— Мы нужны себе больше, чем кому-либо другому. Здоровый эгоизм создает личность. В женщине живет обыватель. Подай им защитника, кормильца. Оставь лишь одно право — быть женщиной. К черту эмансипацию! Властвуй. Огради от житейских передряг, дай вкусить беззаботности. Вот он — эталон счастья. Нет-нет, не детские причуды и не власть сказок над нами. Культ мещанства! Нужны принцы, рыцари, кормильцы. А соратники — нет. Я не прав?
Ты очаровал меня, честное слово.
Я даже не могла представить, как это ты можешь быть неправым.
Лепетала какую-то несуразность.
— Вы слишком категоричны. Запретить женщине быть слабой — значит лишить ее главного достоинства.
Господи, как же я боялась: «А вдруг он не полюбит меня!» Суть твоих слов доходила до меня трудно. Возможно, оттого, что слова твои пробивались сквозь страх.
А потом была свадьба.
Внушительный зал. Столов много. Мы смущены вниманием. То и дело встаем. Нам вручают подарки. Кто-то из присутствующих порывается запеть:
— Митя, Митя!!! Рано… Понимаешь, рано еще.
Не расстанусь с комсомолом, буду вечно молодым…
Все перемешалось.
Тема Мерзлый в качестве тамады. Стучит ножом по пустой тарелке, требует тишины. На него никто не обращает внимания. И как ответ громогласное сорокаглотное: «Профе-ссо-ра. Про-фе-ссо-ра!» И тотчас среди свадебной суматохи вырастает фигура профессора Брагина. Как указующий перст, как маг-волшебник. Чопорный, строгий, он посмотрел на меня, и я сжалась под его взглядом. Наверное, осуждает, подумала я. Ну в самом деле, какая из меня жена?
Он обращается ко всем, а говорит только со мной.
— Сегодня многие завидуют вам. Я скуп на пожелания. Пусть эта зависть будет вечной.
А рядом сидел ты. Такой подтянутый, такой определенный, словно лет на десять вперед знал, как будет и что будет. Я посмотрела на тебя, и сразу вся суета показалась никчемной, пустой, я успокоилась. И Алик с Димкой уже не казались мне обиженными. Обычные парни. Они рады за нас, они гуляют от души. Горько!!
В молодости страдания скоротечны. Мои ухажеры женились. Я хорошо знаю их жен. Мы изредка встречаемся, поругиваем мужей, болтаем о житейских нескладностях.
Многое изменилось.
Мы стали женами со стажем, обзавелись детьми… Нас волнуют мебельные гарнитуры, холодильники в рассрочку. Мы стараемся не говорить о работе, которая конечно же нас замотала. Вспоминаем наших однокашников, тут же распихиваем их в разные стороны. Одни попадают в мир бесспорно везучих, вторым достается доля редких неудачников. Мы завидуем первым, жалеем вторых. Я смотрю на девчонок и пугаюсь мыслей своих. Не о том говорим, не о том. Сейчас каждая из нас словно заново примеряет свою судьбу и хочется ей знать, какая ступенька на жизненной лестнице отведена именно ей…
Мы знакомы не первый день. И знаем друг о друге многое: и о чем мечталось — знаем, и что наяву приключилось — знаем. Как легко разделить друзей на счастливых и несчастливых и как трудно признать за собой право на один из этих миров.
Однажды встретила на улице Лиду Команину. Вместе учились, нас даже считали подругами. Обнялись, расцеловались, охов и ахов на полчаса.
А помнишь Димку — ой! А куда запропастился Валерка — что ты! Слыхала, у Верунчика двойня родилась — вот хохма! Говорит Лида быстро, ее не остановишь. У меня от этих самых воспоминаний голова кругом. Лида смотрит на меня, хохочет — неудобно даже. Она все говорит, говорит, а я молчу. Вдруг спохватилась, обняла за плечи и в самое ухо кричит: «Ну а ты-то как, замужем?» Говорю: «Да». «Кто он?» Говорю: «В НИИ работает. Научный сотрудник». Морщится, головой качает: не густо. «Зарабатывает хорошо?» Пожимаю плечами: «Обычно: сто тридцать в месяц и моих сто — жить можно». Смеется: «Существовать можно. Родители помогают?» Я даже растерялась. Вопрос какой-то ненормальный. «Да нет, — говорю, — детдомовский он». «Ну хоть красивый?»
Слушай, Кирилл, ты красивый или нет? Я как-то не думала об этом.
«Ничего, — отвечаю, — не хуже других». «Ну, а тебя-то любит?» Хотела ответить «да», а потом испугалась: вдруг совру. «Не знаю, — говорю, — наверное». «Дочка твоя?» «Моя. Разве не похожа?» «Похожа, копия. Возится хоть с ней?» Мне уже и отвечать неудобно. Может, и в самом деле я невезучая такая. «Возвращается поздно. Вот если только в воскресенье». Лида руками всплеснула: «Господи, ну хоть счастлива ты?» Я смотрю на нее, смех меня почему-то разбирает. Ей ведь, один черт, не понять. «А кто его знает, — говорю, — наверное».
Читать дальше