Олег Попцов - Свадебный марш Мендельсона

— Он очень приличный парень. Есть такие люди, — говорю я, — в отношении которых не скажешь: «Мы знакомы» или «Мы дружны». Просто мы незримо симпатизируем друг другу. Этот парень из таких.

Ада возвращает мне ключ. Я вроде как киваю в ответ, не придаю значения случившемуся. Подумаешь, ключ. Как можно небрежнее опустить в карман и забыть. Рука неповоротлива, выжидает, держит ключ на распяленной ладони. Борется с неверием, тот ли это ключ?

Мы ужинаем на кухне. Немалая констатация событий.

— Я была невнимательна — теперь все станет иначе. Ты будешь окружен заботой. Еще чаю?

— Нет-нет, спасибо.

— Рюмку коньяку? У папы есть отличный коньяк.

— Право, это ни к чему. Несуразный день. Спокойной ночи.

Папа ободряюще кивает. «Утро вечера мудренее, — хочет сказать папа. — Я ни о чем не спрашиваю тебя. Но я тебя понимаю. Ох как понимаю!»

Бессилен, безволен. Добраться бы до постели, упасть и забыться.

Мой стол. Мои книги. Моя лампа. Мир вещей моих — реальная нереальность. Я приказал себе отвыкать от вас, забыть вас. Увы, Иннокентий Савенков — недисциплинированная личность. Он не выполнил приказа. Какая-то шестеренка в мире бытия повернулась в другую сторону. И я опять здесь. Белое пятно простыни — постель разобрана. Косынка на подушке как напоминание: не засыпай! Я упаду в эту постель с желанием забыться, а она станет требовать моих ласк. Где их взять? Я пуст, я страшно устал. У меня нет сил даже на то, чтобы сомкнуть веки.

Моя рука тянется к выключателю — привычный щелчок. Зрячий сон продолжается.

Стол пуст, лишен привычных бумаг, книг, он кажется невероятно одиноким. Стол на продажу. Белый прямоугольник конверта на столе. И ключ на конверте. Ключ?.. Откуда он здесь взялся? Ради чего я положил его на этот конверт? Как укор моей совести, как напоминание? Клочок бумаги, он просвечивает сквозь конверт. Читать чужие письма — неприлично! Но это мой стол. Здесь не может быть чужих писем.

Буквы двоятся, плывут:

«Моя уважаемая младшая сестра! Сумасшедшие дни календарно миновали, но еще долго я буду жить настроением этих дней. И все-таки ничто не способно воспротивиться времени, устоять перед ним. Думаю, что года мне хватит. Свершится ли возрождение или я останусь душевной калекой, которая в стороне от людских глаз зализывает свои раны, не знаю и, если честно, не хочу знать. Попробуем отвыкнуть друг от друга. По крайней мере, мы сможем честно сказать: мы хотели, мы пытались начать все сначала.

Посылаю тебе ключ от моей квартиры. Если не в тягость, заглядывай туда раз в полгода. Так, ни для чего. Не украдут, потолки не рухнут. Как напоминание. Жизнь еще вернется в это пристанище. Прежде чем открывать замок, потяни дверь на себя. Будет настроение, напишу. Лида».

Сжать руку и распрямить пальцы. На моей ладони лежат два одинаковых ключа.

Пантелеев поднялся чуть свет. Глянул в окно — вроде подморозило. Тяжело опустил голову, сгоняя ночную одурь, почувствовал, как устал за последние дни. Сдерживая скрип половиц, прошел к печке, сдернул закостеневшие в сухости портянки и стал не спеша одеваться. Мылся Пантелеев шумно, нещадно размахивал руками, и брызги шумно летели во все стороны студеных сеней. Кто-то несмело ударил в кухонное окно. Глянул на улицу — никого. «Почудилось, видать». Долго растирал обмякшее не по летам тело. Наскоро одевшись, достал с ночи оставленный термос, с наслаждением подышал смородиновым паром. Отер теплой ладонью лицо. Привычка пить с утра смородиновый чай тянулась с самого детства. Снова постучали, теперь уже в дверь. «И верно, кого-то леший несет». Легко встал и, глуша твердыми подошвами навязчивый скрип половиц, нырнул в сени.

— Ну, чего топчетесь, как гуси? Заходите.

— Да не… мы так… Конь там, Кузьма Егорыч.

— Какой еще конь?

Пантелеев вопросительно глянул на пацанов. Ощущение беды шевельнулось где-то под самым сердцем.

— Це ж вы сказывали, розыск объявлен, — пухлогубый пацан досадливо почесал нос.

— Вы че, шуткуете или че?

— Як же так, дядько Кузьма, сами гуторили, а теперь дивкуетесь?

— Не-а… Верный конь.

— С себя какой?

— Смерзший весь.

— Подох, што ли?

— Ни… Живой. Только змерзший.

— Да я не о том! Сивый али каурый он?

— Ни… рябой.

— Як так рябой?

— Зараз рябой. Сам огнистый, а со спины — полосы.

— Ух ты, хлопцы. Так то ж он сам и есть! А ну веди. Значит, струхнул старик. Нерва у него слабину дала. От дела…

Коня укрыли старой мешковиной, и он все так же стоял посередь двора. Люди насытили собственное любопытство и разошлись по своим домам.