Олег Попцов - Свадебный марш Мендельсона

— Уймись, это он от доброты человеческой телом отходит.

Не ко времени ранний шум собирает соседей. Советуют заявить, советуют обождать:

— Чего зря ноги тратить, хозяин сам объявится.

Всяко советуют:

— На конюшню отведи.

— И то верно.

— С этим делом мороки не оберешься, — заметил небритый старик, он подошел последним.

Грохают створки лифта. Папу донимают заочники. Я должен ему посочувствовать. Как быть с заочниками? Конечно же лишние часы. И деньги не ахти какие. Ректора раздражают всякие совместительства. «Впрочем, моя воля, — рассуждает папа, — ректору можно было бы и не говорить. Вмешалось министерство. Они, видите ли, хотят поднять мой престиж. Бумага за подписью замминистра: «Просим разрешить». Теперь вот отмарывайся. Ректор, а слушать ничего не хочет: «Сам, говорит, организовал бумагу».

Папа мудр. Где можно говорить о заочниках? Только в лифте. Мой чемодан не дает папе покоя. Папа трогает его ногой, переставляет с места на место. Если бы я не знал папу. Он рассчитывает на мою воспитанность, все, что положено, я-де скажу сам. Нет, не скажу. На этот раз я разочарую папу.

Вспыхивают цифры этажей. Четвертый! Пятый! Шестой! Дверь лифта звякает, как дверь камеры. Сравнение показалось тягостным, однако запомнилось. Руки сжимаются в кулаки. Кулаки упираются в карманы. Кусочек металла, узорчатую бородку, тисненые буквы чувствую. Все до мельчайших подробностей: бугорки, заусенцы, зазубрины. Впивается в руку, вдавливается в руку. Белый бескровный отпечаток на липкой руке. Ключ от квартиры сестры Лиды.

У меня заняты руки. Папа трогает кнопку звонка. Чувствую, как квартирной теплотой обволакивает лицо. Ее руки на плечах своих чувствую, ее слезы на лице своем чувствую. И сквозь дыхание, сквозь всхлипы ее поцелуи.

— Я знала, я верила. Я загадала. Ты вернулся. Я знаю тебя лучше, чем ты сам. Ничего не говори — все знаю. Командировка — трюк, выдумка. Я так и подумала. Я видела, ты через силу уезжал…

Ты гордый, я знаю. Но я понимаю, если хочешь — боготворю твою гордость. Самое главное — есть любовь, непридуманная, настоящая любовь.

Ключ, я чувствую его узорчатую поверхность. Он застрял меж пальцев, как наконечник стрелы, как узорчатая заноза.

— Какая я дура! Ну при чем тут сестра Лида? Я ополоумела от любви. Я готова была подозревать всех. Теперь все в прошлом.

Слезы. Кажется, она не вытирает слез, смахивает их.

— Не обращай внимания. Поверь, я плачу от радости.

Пробует смеяться. Смеется через силу, давится смехом. А слезы не остановить, они набегают на глаза, выкатываются крупными прозрачными каплями. Глаза в поволоке слез блестят. И не поймешь, что в них: радость или отчаяние? Она уткнулась мне в грудь, исступленно бормочет:

— Я дура! Дура! Дура! Обидела тебя, рассорилась с сестрой Лидой. Теперь все будет иначе.

Я слышу за спиной шаги. Это папа, он проходит мимо нас на цыпочках.

— Ты молчишь, — говорит Ада. — Я не осуждаю тебя. Надо научиться прощать. Глупо, правда? Жизнь постигаешь наоборот. Сначала несешь потери. Затем познаешь цену потерянного.

Сначала разлад и ссора. Затем увещевания: научитесь прощать.

«Жизнь строится на аналогиях, — думал я. — Каждый прожитый миг имеет повторение в твоей жизни или в жизни рядом живущего. Нет полного равенства, но есть общность ситуаций, настроения. Мы говорим себе: «Это уже было». Какой-то провал в ощущениях. Голое место. Человек поднимается по лестнице, человек спускается по лестнице. Нога привычно нащупывает очередную ступень, ей положено быть следующей, но ее нет».

Мое поведение лишено смысла. Я скован, затекли ноги. Мои руки машинально трогали ее волосы, плечи. Тень участия, присутствия физического тепла, бессловесное бормотание:

— Ну-ну… Ну же, ну…

Ей не нужны мои слова. Мое утверждение спасительно, и я готов ухватиться за него, хотя знаю наверняка: мое утверждение — ложь.

Мы не смотрим друг другу в глаза. Она стыдится своих слез. Моя проницательность похвальна. Но я знаю наверняка: моя проницательность — ложь.

Выговориться, не сдерживая себя, обрушить разом единые боль, страдание… И уж тогда, если и не уверовать полностью, однако же надеяться, ждать сострадания, понимания ждать. Не знаешь, какими они окажутся, глаза человека, к которому ты обратила боль свою, но неосознанно ждешь других глаз, других слов. Иначе зачем все это? Душу на людях рвать зачем?

Закрылась дверь. И сказанные слова мне стали ненавистны. С каждой минутой моя вина обрастала новыми подробностями. Познать цену утраты можно, лишь потеряв.