— Черная пантера — агрессивный хищник. Родина — Центральная Африка…
Я закричал и проснулся. Неприятная, влажная испарина холодила лоб.
Проснулся ли я от крика или крик мой испугал водителя и он слишком резко затормозил (машина по инерции ткнулась и так же норовисто отскочила назад), я не понял. Тишь, окружившая меня, показалась неправдоподобной. Обрывистый, паутинный, дремотный туман еще плыл перед глазами, но плыл он здесь наяву, в пропитанной запахом перегретого мотора машине. Я поискал глазами ориентир, который бы подтвердил мне факт собственного пробуждения.
Глаза у водителя были круглые, смотрели на меня не мигая, в них отчетливо читалось злое недоумение.
— Приехали, — водитель устало облокотился на баранку и, как мне показалось, с какой-то брезгливостью стал разглядывать меня.
А я все старался спрятаться от этого взгляда, сжался неестественно, поднимал воротник плаща, желая возвести хоть какую-то преграду на пути столь откровенной неприязни.
— Ты что, оглох? Приехали, — повторил водитель и вдруг потянулся миролюбиво и откровенно.
Нет, я не оглох. Я смотрел на улицу, слепо уставившись в лобовое стекло, мутноватое от дождевых капель и холодное. Прозрение неотвратимо вползало в мой мозг. Это была не просто улица. Это была наша улица. И стояли мы напротив нашего дома. И не более десяти шагов отделяло меня от подъезда, откуда я вышел несколькими часами ранее, еще знавший наверняка, куда я еду, но уже связанный бесповоротным решением — обратной дороги нет.
Я был подавлен, я был смят. Я знал — болезненное суеверие источит меня. Как могло получиться? Дом, откуда я бежал, хранитель бед моих, похожий на светящийся корабль, застыл в полутьме вечера. Оказаться на улице перед этим домом было выше моих сил. И повторное «приехали» скорее вдавило меня в сиденье, нежели вытолкнуло из него.
— Здесь какая-то ошибка, — простонал я.
— Ну ты… — От водителя пахло чесноком. Лицо его оказалось очень близко, и я разглядел несколько крупных, потемневших от времени морщин. — Выкатывайся. У меня конец работы.
— Вы не имеете права. — Робость моего возражения буквально подхлестнула водителя. Он грузно заворочался на своем сиденье, стал что-то искать.
— Я, дорогой человек, свои права знаю. — Водитель помахал перед моим носом связкой ключей, где в качестве дополнения болтался пузатый милицейский свисток. — Будем расплачиваться или как?!
В самом деле, как? Машина стояла прямо напротив нашего парадного. После того, как я уехал, после того, как были сказаны все слова, исключающие самый незначительный шаг назад, оказаться здесь… Чувствовать спиной, затылком, каждым сантиметром своей кожи, своей одежды, что тебя узнают, с тобой настроены заговорить… А ты загнан. Ты в тупике. Схватить чемодан и бежать прочь. Не вглядываясь в лица, не узнавая их.
Водитель был кряжист, и пружинистое сиденье, нагруженное его широким, тяжелым телом, отзывно скрипело, повторяя всякий поворот или жест.
Мы смотрели друг на друга, смотрели враждебно, каждый взвешивал свои возможности.
— Сговоримся так или позвать милицию? — Он чувствовал свое превосходство. Говорил громко, словно бы репетировал свою речь перед толпой, которая набежит непременно. Я же, напротив, униженный, скомканный, вдавился в сиденье с единственным желанием оказаться скрытым от людских глаз, готов был его упрашивать, умолять:
— Послушай, шеф, ну хотя бы еще двести метров, сверни за угол, и я там выскочу.
Момент взвешенного состояния был упущен. Всему виной мой сон, моя усталость, лишившая меня сил.
— Выходь! — рявкнул шеф, крутнул цепочкой, и свисток, описав траекторию, оказался у него во рту.
Я скрипел зубами, я ненавидел водителя, я готов был дать ему по зубам, чтобы этот свисток раз и навсегда остался у него во рту. Меня трясло от моего бессилия, от моего унижения. Он засвистит, он непременно соберет народ.
Мы оба сидим в машине. Я озираюсь по сторонам, а он, раздобревший, будто распарившийся от своей наглости, всматривается в улицу. Он привык к скандалам и уж знает наверное, когда их начинать. Улица, такая немноголюдная во всякий день, кажется мне переполненной народом. «Неужели у них нет дел? — думал я. — Как долго, как невыносимо долго они идут! Они заметили, их не проведешь, у них чутье. Они поглядывают в нашу сторону. Они готовы остановиться».
Водитель с треском распахивает дверцу машины, опускает одну ногу на асфальт, встает. Он не скрывает своего намерения. Даже если идешь просто так, без всякой надобности, непременно обратишь внимание, чего ради человек вылез из машины. Стоит без шапки, и оттого на фоне осенней улицы, по которой движется застегнутый, закутанный в платки люд, он кажется еще заметнее, еще призывнее.
Читать дальше