— С вами будет работать наш гид, — говорит человек со знакомым лицом.
Из машины выглядывает сестра Лида, машет мне рукой, дает понять, что гид — это она.
— Мы вас давно ждем, — говорит человек со знакомым лицом. — Садитесь в машину.
Я не знал, как поступить с людьми, которых не становилось меньше. Они по-прежнему шли мне навстречу. Человек кивнул в сторону людей.
— Повернитесь к ним спиной, — сказал человек. — А теперь оглянитесь, — сказал человек.
Я оглянулся — люди исчезли.
Город был похожим.
— Наш театр, — говорил человек, и я узнавал театр.
— Наш завод, — говорил человек, и я узнавал завод.
У пирамиды срезан верх. Человек сказал:
— Усеченная пирамида, наш ипподром.
Из ворот выводили лошадей. Вторым вели Орфея. Я позвал его. Он ответно заржал, недоверчиво покосился на черную машину.
— Странно, — сказал я. — У меня такое впечатление, что я уже был здесь.
— Ничего удивительного, — ответил человек со знакомым лицом. — Это и есть город, который вы проектировали.
Машины остановились на площади. Посреди площади стоял памятник: несколько скульптурных фигур в человеческий рост. Фигуры застыли в необычных позах и издали напоминали пантомиму. Когда мы оказались рядом с памятником, я прочел надпись: «Изюмову К. М. и его сотрудникам».
«Странно, — подумал я. — Памятник нашему шефу и всем нам». Чугунного литья шеф стоял чуть поодаль. Он как бы был с нами и вне нас.
Я прочел надпись, страшно разволновался и, приглашая в свидетели присутствующих, сказал:
— Памятник — это местная самодеятельность. В проекте памятника не было. В проекте — открытый парк перед зданием драмтеатра.
Даже во сне я сообразил, что история с памятником чревата неприятностями. «Надо бы взять справку, — подумал я. — Пусть так и напишут: «Памятник сооружен по собственной инициативе. Расходы на строительство в сметную стоимость проекта не входят».
Люди, окружившие нас, вдруг перегруппировались, я не различал слов, но понимал: все говорят об одном и том же. Сестра Лида подняла руку и сказала:
— Они просят нас возложить цветы к памятнику.
Я еще больше разволновался. И, хотя вопрос показался мне ужасным, я все-таки задал его:
— Разве Изюмов К. М. умер?
Общий смех был ответом мне. И я поежился от громкого смеха.
— Ты зря волнуешься, — похохатывали люди. — Даже если он умер, его заместитель директором института не станет.
«Они правы, — подумал я. — Мне не слишком повезет, если зам подвинется еще на одну ступеньку служебной лестницы».
Я упираюсь. Мое упрямство не помогает. Я положил к памятнику букет синих гладиолусов. Странно. Раньше мне казалось, что я вижу черно-белые сны.
— А теперь мы поедем в зоопарк, — говорит кто-то за моей спиной. Голос мне кажется знакомым. Я поворачиваюсь. Вот кого я не ожидал встретить: ветеринарный врач Зайцев улыбается и дурашливо подмигивает мне. — Зоопарк расположен в лесу. Так лучше, — говорит Зайцев. — Близость естественной флоры и фауны успокаивает зверей.
В лесу горит электричество. Лампы подвешены прямо на деревьях. Звери удивленно разглядывают нас. «Наверное, звери привыкли к толпам, — думаю я. — А тут нас всего трое». Я все порываюсь спросить, но ветеринар Зайцев говорит без умолку:
— Откуда страус, какие яйца он откладывает и как велик вес яиц?
Иногда Зайцев заходит в клетку к животным, привычно ласкает их. В клетку удава Зайцев не пошел. Лоснящийся, зеленовато-коричневый удав лежит среди каменного вольера.
— Удав только что проглотил козу, — поясняет Зайцев. — Он спит, он переваривает козу.
Мне надоел зоопарк. Но всякий раз, когда я пытался повернуть назад, на моем пути оказывался ветеринарный врач Зайцев. Его страсть к повествованию тяготила меня.
— Очень редкий экземпляр уссурийского тигра. Прошу!
Потом мы смотрели бегемота, жирного и очень коричневого. Бегемот громко фыркал, разевал рот и издавал звук, похожий на хрюкающее рычание. Я оглянулся, поискал глазами Зимогорову. Зимогорова любит ходить в зоопарк. Но Зимогорова не вписывалась в сюжет сна. Я хорошо помню: во сне Зимогоровой не было. «Жаль, — подумал я, — если бы была Зимогорова, она бы непременно спросила, сколько весит бегемот и вкусное ли у бегемота мясо».
Напротив бассейна, в котором плавал бегемот, заросли шиповника. Зайцев не хотел меня пускать туда, но я грубо оттолкнул Зайцева и, обессилев, упал на скамейку. Зайцев так и остался стоять на прежнем месте и как-то странно, жалостливо смотрел на меня. Мои руки, лишившись сил, ткнулись во что-то мягкое. Я еще не понял, еще не испугался, скосил глаза и закричал страшно. Она показалась мне очень длинной, лежала недвижимо, и только задние ноги, подобранные под себя, бугрили бока. Эти бугры раскачивались из стороны в сторону. Глаза, будто их окунули во тьму, горели зловеще и зелено. За спиной вещал флегматичный голос Зайцева:
Читать дальше