Иван Пташников - Тартак [журнальный вариант]

Женщин надо будет сажать в обед за стол; хлеб к тому времени испечется и, облитый сверху холодной водой, остынет в сенях на кадке.

Женщины пришли по загуменью: пролезли в забор, согнувшись и отодвинув внизу, у самой земли, жердь. Наста впереди, остальные за ней. Сбросили с плеч платки и кофты — заранее знают, что разогреют­ся. Стали занимать грядки, бросая в борозды белые плетеные корзины. Наста принесла из дому мешки: бросает их на грядки один за другим, мтобы потом далеко не носить полные корзины, достанется и так: бо­розды длинные, от фермы до самой улицы,— постой, согнувшись весь день, погреби землю, как курица.

Верка вышла с двумя корзинами на руке, увидела, наверное, в окно женщин. Заговорила издали с Настой и поставила корзины в борозду от улицы — будет гнать грядку оттуда, зачем идти столько попусту. Панок увидел, что и она принесла в корзине новые мешки, достала из сундука. Может, теперь, когда Наста пришла со своими, они обойдут­ся, не надо будет идти к Махорке?

Верка бросила мешки на межу у самого окопа. Обмежек от улицы был весь вскопан, его изрыли партизаны из «Железняка», когда стояли двое суток в деревне, а в Сушкове были немцы. В деревню тогда немцы не пришли, не пустили партизаны.

Межа издали вся черная, изрытая, на будущий год на ней уже не накосишь травы. Огород их как раз на горе, против моста, с него да­леко видно, и партизаны соорудили в огороде дзот. На самой скоро­спелке у межи (скороспелка еще не была выбрана) вырыли глубокую яму, натаскали тесаных Боганчиковых бревен (Боганчик готовил бревна на амбар) и построили дзот в два наката. Торчит в огороде как бу­гор, желтый сверху от песка; песок высох, осыпался, и издалека видны бревна. Партизаны наносили в дзот соломы; солома отсырела, и пах­нет плесенью, как весной из ямы, где лежала картошка.

Около дзота Панок еще не распахивал грядки: скороспелка тут выкопана от улицы до половины огорода. От фермы можно будет потом «раскинуть хвосты», выбрать мешков шесть на семена, а осталь­ное соберется за плугом, когда огород будет перепахиваться, и пойдет в маленькую загородку свиньям, в яму ее не повезут. Если будет так же сухо, как теперь, огород можно пробороновать; правда, картошки после бороны свиньи не наедятся, мешок-другой всего будет, зато боро­на соберет ботву и пырей. Сжечь пырей можно потом, когда высохнет.

От фермы с горы конь идет ровно, его не надо подгонять вожжами. Когда идешь за плугом от фермы — борозда ровная, как шнур, и чи­стая: ступаешь, как по глиняному току, и чувствуешь, что земля хо­лодная и сырая, надо было хоть что-нибудь обуть на ноги.

Переговариваются между собой женщины, трясут корзины, взяв за ручки, чтобы не нести лишний песок в мешки. Прямо на глазах сох­нет перекопанная руками пашня.

Женщины гомонят и гомонят, таская полные корзины к мешкам. Высокие мешки стоят у забора, насыпанные до самого верха; они не завязаны, и из них далеко видна картошка, крупная, с кулак. Мешки женщины не завязывают, их завяжет сам Панок, когда перепряжет коня в телегу. Завязывать мешки должны мужские руки; каждый ме­шок, взяв за углы, приходится трясти, чтобы картошка улеглась в меш­ке и его можно было бы завязать. Мешки будто набиты камнями, рас­ползаются по швам: картошка выросла крупная, бугристая.

Где-то на болоте за рекой густо зарокотало, словно кто погнал по гати в Курьяновщину телегу на железном ходу.

Панок поднял голову и прислушался — гудело. Взглянул на жен­щин: в борозде стояла Верка с картошкой в руках и смотрела на него; он хотел крикнуть, чего это она стала и стоит. Взмахивали руками, согнувшись в бороздах, женщины, работали, ничего не слыша и разго­варивая. Подумал: может, ему показалось: но снова услышал, как ро­кочет за хатой, и вскочил на ноги. Выпрямившись, подняли головы и женщины. За хатой, над самым выгоном за рекой, летел самолет. Боль­шой, черный, в два крыла, похожих на две доски, он летел прямо на огород. Когда самолет был уже над самой рекой, качая угловатым крылом, Панок увидел еще два самолета, а за ними еще три. Самоле­ты летели над сосняком, за Боганчиковым хлевом,— выше, чем первый.

Первый самолет уже миновал хату и летел над улицей, на хвосте у него отчетливо был виден желтый крест.

Панок еще раз хотел крикнуть женщинам, чтобы уходили, но его вдруг стал бить кашель. Затопал конь, подняв пыль,— топтал вожжи с постромками. Потом Панок услышал, как во дворе за тыном глухо ударило, будто кто у колодца стукнул крышкой по кадке с водой; за­хлопало на улице у забора, и в огороде на бороздах поднялся белый дым и вспыхнуло пламя.