Виктор Лихоносов - Когда же мы встретимся?

— Создашь положительный образ современника, воспитаешь современницу из Ярославля, порядок в родном искусстве наведешь — тогда отпустим.

— Ага, там наведешь, пожалуй. Да приезжай! Пока я в Москве. Все так же мечтаю об отпуске. Кланяйся своим. У меня в голове полный бардак, ну полный. Погутарим.

— Напиши мне. Понял? Как в юности. На десяти страницах. Ты счастливый, люби всех, пока любится, понял?

— Понял… — сказал Егор, но Дмитрий его уже не мог слышать.

Поболтали ни о чем, а на душе стало так хорошо. В седьмом часу телефон затрещал еще. Звонок был не к радости.

Незаметно расходятся жизненные пути.

Мы не равны уже в детстве (на улице и в школе), но что из этого? Живем на всем готовом, и, чем бы ни задавались перед сверстниками, мы еще одинаково беспомощны и одинаково сильны в нашей маленькой жизни, а будущее наше неясно. Высокие отметки, звонкие голоса декламаторов, любовь учителей ничего вещего не пророчат: что-то там впереди раскроет нас до конца и уготовит каждому свое место.

Пути расходятся.

Когда-то в студии разбередили Егорово сердце рассказы профессора о друзьях и товарищах Пушкина по лицею. Какое было начало и какой конец! В лучшие дни, тоскуя, получая письма, ему казалось: и у них, сибиряков, дружба какая-то прямо лицейская, и они тоже, каждый по-своему, провожают годовщину окончания школы меланхолической думой. Другой век, другие люди, а все те же мечты, обманы, наслаждения и ошибки несет возраст.

Шли годы. После ссоры Антона с Никитой прежний радостный ожог от знакомого почерка Антона на конверте сменился искоркой сожаления: почему письмо не от Никиты или Дмитрия? и что отвечать Антону? До поры Егор стыдился своего нового чувства. Рано или поздно надо было делать выбор. И за три года надоело делить свое сердце на две части. И при этом — неравные части. На отдыхе в Кривощекове тошно было уходить к одному так, чтобы не знал другой. Еще было жалко утраченного дружеского союза и никого не хотелось обидеть. Никита вел себя спокойнее и умнее; Антон свирепел и поедал глазами: ты, мол, от него явился ко мне, я вижу! Они разошлись, за них неудобно, а ты же еще и виноват. Кто не попадал в такую ловушку?! Та же волынка затевалась накануне отъезда: надо было обмануть и не пустить прощаться Антона на вокзал, потому что там у вагона будет стоять Никита.

Однажды двусмысленности наступил конец. Егор написал Антону, что пора им забыть друг о друге. Ссориться, мол, не будем, выяснять отношения на бумаге — тоже, расстанемся навсегда, потому что все в душе сгорело и назад возврата нет. Дружба — не терпение, а радость. Ответ пришел жуткий, уничтожающий, но определенность принесла облегчение, камень с души свалился.

И вдруг звонок от него!

— Приветствую тебя, Егор Владимирович, — кричал в трубку Антон как ни в чем не бывало, — я на Ярославском вокзале, до отхода поезда — час. Не смог бы ты оказать любезность и приехать? Вагон шесть.

— А зачем?

— Есть важное.

— Скажи.

— Ты же, полагаю, понимаешь, что если бы я мог сказать по телефону, я бы не звал тебя. Как ты себя чувствуешь?

— Благодарю, хорошо. Ты как?

— Приезжай — увидишь. Есть новости из Кривощекова.

— А где ты ночевал в Москве?

— На вокзале.

Егор сразу-отмяк, подобрел. Он в чем был, в том и выскочил. Наташа его не пускала: зачем вам встречаться? Ничего уже хорошего не выйдет. Егор оправдался так: все-таки неловко, просит. По улице пролетали легковые машины с красными огоньками. Егор заклинал всех таксистов столицы вспомнить о нем и подъехать. Сам не знал, что с ним такое случилось. Так он спешил последнее время только к Дмитрию, к Никите, домой.

«А может, мы тоже не правы, — думал он в машине на заднем сиденье. — Обидели чем? Он скрытный, не скажет. Его где только не таскала жизнь, сломался парень. Мы, худо-бедно, рядышком были, а он один. Если вспомнить! — какой он ласковый был, ради нас на все раскалывался, какие письма писал! Как он радовался, когда мне везло! «Я сегодня прыгну до потолка из-за тебя! — писал. — Поздравляю с удачей. Береги свой талант». Но и тяжело, тяжело с ним… Разговор вечно темный, рассеянный, какие-то всегда подкопные вопросы готовил к встрече, что-то ложно-гениальное, надсадное вносил в простые темы, — черт его знает… И в то же время… и в то же время ведь свой парень! Прошлый раз такую чушь пер, и вдруг ясно и просто объяснил, что он понял во мне. То-то и то-то. Все точно понял. Зачем вот я ему понадобился? Мириться? «Как поживаешь?» Ровным, смиренным голосом. Черт его знает… Сразу жалко. Эх, к Ярославскому опять несет меня. Вот оно северное, как в сказке, здание… Давно ли я… И Казанский наш рядышком. Ползет, ползет мир с чемоданами… Не тут ли мы его, дурака, провожали! Ну почему именно я ему нужен? С чего бы? Вот в эти двери мы с К. входили… Где она сейчас? «Купи мне шоколадного зайца…» — просила».