Елена Серебровская - Весенний шум

— Если дело только в жилье, ты можешь прописаться у нас. А потом найдешь комнату. Какие пустяки.

Иван возразил, заявив, что это неудобно, что неизвестно, как посмотрит на это ее отец, но она взяла все на себя. В тот же день вечером, когда Иван ушел, Лида спросила у отца, можно ли прописать Ивана, и объяснила, что это нужно временно, пока он не найдет себе комнаты.

Степан Федорович слушал ее, хитро прищурясь. Он видел, что дочка «крутит», умалчивает о чем-то, чего-то недоговаривает. Он спросил прямо:

— А вы не собираетесь пожениться?

— Папа, я прошу оставить эту тему, я прошу тебя вполне серьезно, — ответила Лида. — Неужели тебе непременно нужно, чтобы я срочно вышла замуж?

— Для меня, пожалуй, никакой срочности в этом нет, — ответил отец, не снимая с лица улыбки. — Не знаю, как для тебя…

— Для меня тем более, — резко ответила Лида, как будто подозрение отца бросало на нее какую-то тень. — Я прошу прописать его и только. Маме я объясню, тут нет ничего особенного.

Если бы речь шла не об Иване Сошникове, отец говорил бы с дочкой, наверное, по-другому. Но он немножко знал своего ребенка, и он разрешил.

Конечно, дальше все стало проще и понятней. Через два месяца они поженились, а еще через год Степан Федорович стал дедушкой. Лида была счастлива, но семейная жизнь сказалась на ее деловых успехах: ее оставляли в аспирантуре, а она отказалась от этого, потому что забота о малыше и обязанности жены заняли все ее время. Маша уговаривала ее попытаться, профессора дали ей такие замечательные отзывы! Лида не попыталась. Материнство потребовало ее всю, без остатка.

Однажды Ивана послали в командировку в Среднюю Азию, на расследование какого-то сложного дела. Лида была беременна вторым ребенком. Иван отсутствовал долго, месяца три, и она стала нервничать, как он там, почему не едет. К тому же до рождения малыша оставалось не так уж много времени.

Иван писал редко и скупо. Ему трудно было писать, да и почерк был некрасивый, угловатый, колючий, совсем не соответствовавший его твердому, волевому характеру. О деле, которое было ему поручено, он не распространялся вовсе, чувства свои описывать не умел, и поэтому письма его казались Лиде слишком сухими и скупыми.

Каково же было удивление Лиды, когда после длительного молчания Иван прислал письмо… из Москвы. О том, почему он очутился в Москве, он, разумеется, не распространялся, только дал Лиде понять, что наткнулся на какие-то материалы, которые невозможно распутать как следует без консультации с Центральным Комитетом партии. О том, когда он намерен вернуться домой, Иван умалчивал.

Маша заходила к подруге, которая внезапно оказалась в разлуке с мужем так же, как вот теперь Маша. Но если Маша не высказывала никакой тревоги по поводу отсутствия мужа и терпеливо отсчитывала дни, оставшиеся до его возвращения, то Лида вела себя иначе. Несмотря на всю серьезность профессии Ивана, Лида жестоко страдала от ревности и очень волновалась по поводу его задержки.

Иван приехал и сообщил, что, разбирая порученное ему дело, он обнаружил со стороны местного блюстителя законов — городского прокурора такие нарушения законности, что оставить все это без последствий не мог. Сейчас все закончено, работала специальная комиссия ЦК, атмосфера там очистилась. Все было бы хорошо и просто, но дело повернулось так, что его самого, его, Ивана Сошникова, назначили прокурором этого города.

С этим назначением Иван приобретал большую самостоятельность, хотя и терял отличные бытовые условия жизни в Ленинграде. Лида не успела хорошенько упрекнуть его за то, что он согласился ехать, не посоветовавшись с ней, — Иван объяснил, что отказываться было невозможно. Единственное, о чем он попросил, это — дать ему отпуск на два месяца, пока разрешится жена.

Последняя Машина встреча с Лидой была не очень веселой. Лида решила ехать. Она не пошла в аспирантуру, она поняла, что на ближайшие два-три года дети привяжут ее к дому. Лида смотрела на вещи трезво — она не имела выбора.

Маша не очень-то спорила с подругой, чтобы не обидеть ее, но в душе оплакивала Лиду. Ей казалось, что сама она поступила бы не так, сама она сохранила бы за собой свою работу, свое любимое дело. Для нее это дело было любимым, — может, для Лиды это было не так? Но стоило вспомнить Лидины доклады на конференциях, как сомнение исчезало, — Лида Медведева была умница, она мыслила самостоятельно и своеобразно. Однако женская судьба, вековая традиция оказались сильнее.