Елена Серебровская - Весенний шум

Они уехали с двумя маленькими детьми, уехали в глушь, в дальние края, где многое было похуже, чем в Ленинграде, — и питание, и врачи, и жилье. Но отпустить Ивана одного хотя бы на год Лида не могла.

Письма ее Маше были жизнерадостными. Теперь она стала хозяйкой и главным лицом в доме. В этом было что-то лестное, приятное, — Лида оказалась боевой и энергичной хозяйкой, добилась приличной квартиры, при которой был садик и крохотный огород, и вскоре наладила жизнь довольно недурно. И только одного она не добилась, — пойти работать по специальности все еще не удавалось.

Уже ударили морозы, на набережных Невы и Фонтанки уже стояли грузовики, сбрасывая снег за решетку, а Кости все еще не было. Движение времени безостановочно. В день, когда выпал первый в эту зиму снег, Маша услышала на улице веселый смех молодежи и слова, восхищенные слова: «Девочки, первый снег!» Первый… Сколько раз падал он уже, и всякий раз это был первый снег. И сейчас, когда в безотчетное чувство ворвалось размышление, и сейчас еще, все равно, Маша засмеялась от радости и подхватила с каменного парапета набережной на ладонь горсть пушистых невесомых кристаллов первого снега. Жизнь по-прежнему была удивительна и прекрасна.

Он приехал к самому, ну к самому-самому Новому году. Из телеграммы Маша уже знала, что он выехал, давно выехал, но ведь живем мы не в государстве Люксембург, и даже не во Франции, — там все близко, там, наверно, никто не опаздывает! А наша Родина так велика, так пространна, что самый быстроходный экспресс пересекает ее неделями. А на таком длинном пути, да еще зимой, каких только задержек не встретишь! Поезд задерживали снегопады, и Костя давно уже пожалел, что не рискнул полететь самолетом.

Наступило тридцать первое декабря, а его всё не было. Руки опускались, — зачем печь пироги и запекать в духовке добрый кусок свинины с чесноком и перцем, зачем украшать салат узорами и фантастическими орнаментами из вареных яиц и красных кусочков крабов, если Кости на Новый год не будет? Тихая встреча Нового года в кругу родительской семьи хороша в ранней юности, пока мы еще одиноки. А прожив четверть века и приобретя милого друга, тяжело встречать эту полночь одной или одному.

Сегодня она была занята в музее недолго, провела две экскурсии, посидела в библиотеке и уехала домой.

Он встретил ее на пороге, он ее, а не она его! Уже слегка отдохнувший с дороги и пообедавший, он жадно обнял ее еще в коридоре и поцеловал, больно стиснув обеими руками. «Ну что? Ну что?» — спрашивал он, а она сияла, разглядывая милое лицо, и бормотала: «Приехал… приехал…»

Все изменилось сразу, в доме посветлело, захотелось намастерить к празднику бог знает чего, изготовить невообразимые блюда, изобрести небывалые кушанья. Но она то и дело бегала из кухни к нему, целовалась и снова убегала, легкая, с засученными рукавами, в красном клетчатом фартуке, пахнущая лавровым листом и ванилью, чесноком и корицей, — Костю это разнообразие не смущало, оно казалось ему восхитительным.

Пробка от шампанского, советского шампанского, ударила в потолок, и струя пенистого напитка ринулась в подставленные бокалы, обрызгивая белоснежную скатерть и вызывая у собравшихся веселый смех.

— За новый тысяча девятьсот сорок первый год! За новое счастье, за наши успехи! — сказал Машин отец, встав и подняв бокал с шампанским. В эту минуту он был очень доволен — все трое детей собрались под родимым кровом, а дочка даже не одна — с мужем, хорошим человеком, выбранным ею самой, по любви.

Бокалы звенели, в них горело ярко-розовое вино, голоса стали громче, а на высокой, упершейся в потолок косматой елке засветились включенные Володей разноцветные электрические огоньки.

Костя привез с собой целый чемодан рукописей, всяческих выписок из книг, хранившихся в библиотеке Дальневосточного университета, и архивных материалов. Тайпины прочно завоевали его сердце, опыт их на первом этапе существования Тайпин Тянго был очень интересен и мало изучен. Крестьянская революция… Революционная война, длившаяся несколько лет. Они так и строили свое государство: взвод — это община из двадцати пяти семейств, низовая административная единица; армия — тринадцать тысяч семейств. «В случае тревоги начальник руководит ими, как солдатами для истребления врагов и для поимки воров. Когда спокойно, под руководством начальника они занимаются обработкой земель, как земледельцы» — гласил закон тайпинов. Воры упомянуты не случайно, — тайпины не имели полиции, а законы их сурово карали бандитизм. Интересно, как сквозь феодальную скорлупу, сковывавшую силы народа, пробивалась эта могучая потенция, инициатива тружеников, словно не могла дождаться назначенных историей сроков создания настоящей демократической республики, которую подопрут плечи фабричных рабочих и их все понимающей партии. Нет, Какой бы неудачей ни кончилось движение тайпинов, на первом этапе оно было плодом давней народной мечты.