Елена Серебровская - Весенний шум

— Ты сошла с ума. Ты не должна так поступать.

— Но ведь он уже существует…

— Это неизвестно никому, кроме тебя. Для остальных его нет и не должно быть. Еще не поздно.

— Как это нет! Он уже со мной. Конечно, он пока беззащитен, но я постою за него.

— Мария, ты не думаешь, что делаешь! Ты потом локти кусать будешь, да поздно. Ты дура, имей мужество сознаться в этом.

С этими словами Люся откинула одеяло и села, спустив ноги с маленького диванчика, на котором обычно спала. В зимней ночной темноте четко выделялись надетая на ночь для тепла белая в широкую черную полоску футболка и босые ноги. Маша не могла рассмотреть Люсиного лица, но угадывала его выражение: Люся злится, негодует, тонкие крылышки ноздрей приподнимаются, брови сведены в одну недобрую линию. Злится она потому, что любит ее, Машу, и боится за ее судьбу.

— Ольга, пойми (в серьезные минуты Маша всегда называла Люсю ее полным именем): это не случайность… Он сам… захотел этого. За это я так люблю его, хоть он и не очень хороший и кое в чем не разбирается. Понимаешь, в одну из таких минут, ну, когда… в общем, он сам однажды посмотрел на меня так особенно и гово рит: «у такой женщины будет чудесный ребенок. Ты должна давать жизнь новым людям». Понимаешь, его никто не заставлял это говорить, я уже и так была в его власти. И если так говорит мужчина, сам, добровольно, то это… это и есть любовь.

И она счастливо закрыла глаза, откинувшись на подушку. Но Люся не дала ей забыться:

— Он предлагал тебе жениться? Нет. Как он называет тебя при своих друзьях? Машенька? Только и всего. Ты у него не первая и не последняя. Что тебе стоит, отделайся и успокойся. Это не так уж и страшно.

— Но что же дальше? — спросила Маша. — Во-первых, ты даже не даешь себе отчета, что новый человек уже пришел, возник, значит мы выносим приговор: жить ему или умереть. Будет новый человек, похожий на него и на меня вместе, и попробуй разлучи нас в нашем ребенке! Не разлучишь, никогда, уже не разлучишь. Навек.

И вдруг она заплакала, уткнувшись лицом в подушку.

Люся посмотрела на нее так зло, словно хотела сказать: «Оттого ты и плачешь, что знаешь: и вовсе не навек. И жить вы будете порознь». Но она ничего не сказала. Маша рыдала, уткнувшись в подушку, и все же Люсе было боязно: не проснулись бы в соседней комнате мальчики. Уже за полночь, но разве Маша уснет! Жалко ее. Попалась…

Люся перебежала на постель Маши и натянула на себя край одеяла. Она гладила волнистые растрепанные волосы подруги, и постепенно Маша перестала дрожать, успокоилась. Потом она села на постелей, благодарно пожав Люсину руку:

— Знаешь, у него слова какие-то особенные. Обнимет и говорит: «Люби меня, люби!» Разве это бывает просто так?

Люся ответила не сразу. В ней снова закипела досада. Обыкновенные слова «люби меня», ну что в них особенного? Не пора ли перестать валять дурака в девятнадцать лет? Скажешь ей правду, еще разревется снова. А надо говорить безжалостно, иначе Маша сделает непоправимую ошибку.

— Или я буду говорить прямо, или совсем ничего говорить не стану, — сказала Люся.

— Конечно, прямо.

— Ты не понимаешь простых вещей. Мужчины — это как противники в бою, кто кого. Кто хитрее, кто умнее. Даже в песне поют: «Чем крепче нервы, тем ближе цель».

— Он говорил мне, что любит, и сама вижу. Что же, расписку брать? — вызывающе спросила Маша.

— Они все говорят. Нельзя тебе иметь ребенка. Подумай, ребенок без отца! А твоим отцу с матерью приятно? В таком приличном доме и вдруг — такое…

— Я уеду.

— А университет?

— На заочное перейду. Буду учительствовать где-нибудь в деревне. Я справлюсь и без него.

— Сошла с ума. Ломать всю жизнь — и из-за чего? Из-за собственной глупости.

— Но как же не верить, Люся, как же не верить людям? — спросила Маша с отчаянием: — Вечно подозревать, вечно быть настороже… Неужели все — негодяи? Этого не может быть. Ведь наше общество новое, и люди новые.

— Быстро они у тебя новыми становятся. Наверно, лет двести пройдет, пока подлости не станет. Знаешь, какие пережитки живучие!

— Неправда! В университете из наших мальчишек большинство честные и порядочные в этих вопросах. И некоторые за мной бегают, ты знаешь. Но я не влюбилась ни в кого из них, что поделаешь! А разве можно выйти замуж без любви? Один раз живу на земле, и вдруг стану кривить душой и лгать — ради чего? Ради материальных выгод? Так я и без них не пропаду. Ради внешнего приличия? Но мы же ценим не поверхность, а существо. Плевали мы на сплетников!