Дарья Серебровская: Мужчина всей моей жизни

Кто я? Вы когда-нибудь просыпались рано утром и в монотонной спешке на работу задавали себе этот вопрос? Прямо сейчас, в данный момент, что вы можете рассказать о себе незнакомцу? Я много раз прокручивала в своей голове этот эпизод: некто, будь он стариком на автобусной остановке, попутчиком в душном плацкарте или же таксистом, в чьей машине я окажусь по воле случая очередным понедельником, однажды спросит и меня. И теперь я не боюсь морщинок паутинками вдоль век и этого вопроса тоже – мне есть, что рассказать.

Душный. Душный понедельник! Спертый воздух в квартире дарит минутное головокружение. На плите уже свистит чайник, а я еле тяну себя к окну – впустить кислорода в мое гнездо.

С высоты пятого этажа я мельком бросаю взгляд на стройный ряд деревьев вдоль дороги. В октябре этот город уже вовсю торопится проститься с осенью. На моих глазах медленно и обреченно красная листва стремится под ноги прохожим. И каждый из них в эти сонные девять утра спешит и не замечает, насколько мы приблизились к зиме.

Я так и не научилась варить кофе – каждое утро я снимаю с плиты раскаленный металлический чайник, доставшийся мне от бабушки, и заливаю кипятком почти пол-литровую кружку. Не люблю растворимый кофе. Но сгоревший еще больше не люблю.

Ровно две чайные ложки сахара. Ровно пять раз против часовой стрелки. Достаю из кармана велюровой кофты пачку и вытягиваю самую симпатичную из сигарет. Все они одинаковые, но эта как то милее прочих.

Писатели ведь должны курить? Всегда думала об этом, стоя на захламленном балконе свежеснятой квартиры. Горы хлама от прежних жильцов Альпами восседали вокруг меня, и я в эпицентре этого хлама как самая ненужная вещь на этих трех квадратных метрах безысходности.

Словно трофей на подоконнике обосновалась пепельница. Ненужная литровая банка из под солений – сказал наверняка предыдущий квартиросъемщик и отправил пылиться это сокровище на балкон, где кроме всего прочего заняли свои места инструменты и кипы пожелтевшей литературы. Достопримечательность – скажу я об этой банке. Она забита под край долгими осенними вечерами, где я спасаюсь от самой себя. И на этом балконе нет ничего более полезного, чем эта банка – символ моих тоски и одиночества.

Одиннадцать утра, центральная аллея. Я неторопливо шагаю вдоль деревьев в то время, как они сбрасывают на меня свою листву подобно конфетти. Теплый ветер доносит запах свежих французских булок из пекарни напротив. Приятно порой распахнуть ранним утром окна и на мгновение вернуться в отчий дом, где я, совсем ребенок, жду с нетерпением самых вкусных на свете сахарных плюшек.

Как и в любой другой понедельник, в это время я сижу в кофейне на соседней улице и делаю вид, что впервые сюда попала: долго рассматриваю прилавок с десертами и даже не могу определиться, кофе или чай, чай или кофе, хотя всем давно известно: латте с кокосовым сиропом. Но ритуал этот обыграть крайне необходимо, словно иначе понедельник не настанет. Все мы – актеры избитого театра, где роль каждого из нас оттачивалась месяцами, но так не утратила своего очарования. И снова как в первый раз:

– Латте! А он у вас вкусный?

– Лучший в городе! Сироп желаете?

– А какой посоветуете?

И вот я пью вкуснейший латте на Земле и искренне не понимаю, за что люди не любят понедельники.

Больше, чем латте, в этом месте я люблю окно, витражное, во всю стену. Снаружи никто из зевак не может видеть, с каким неподдельным интересом я наблюдаю за каждым из них. В плеере играет аргентинское танго, и беспорядочное движение вокруг превращается в представление, где каждый – главный герой в лучах солнца, словно в блеске ослепительных софитов, гениален и неотразим. Ничто бы не могло меня сейчас вернуть в реальность – если бы не стакан с водой, прилетевший мне прямо в спину.

– Хорошо, что не кипяток, – лениво, томно закатив глаза, я наконец обернулась, намереваясь оценить последствия комнатной катастрофы. И это бедствие было внушительным: ослепительно карие глаза, черные как смола волосы, обрамляющие идеальное лицо – два метра исключительного восхищения согнулись пополам передо мной.

Потеряв дар речи, я еле вспомнила, как дышать, а по привычному стройный ряд слов в моей голове обратился хаосом и поглотил меня целиком. Ничто не было так совершенно, как это лицо передо мной, растерянное и напуганное.