Александр Бурмистров - Начало

При нашем появлении зал дружно встает. Проходя под перекрестными взглядами учителей, родителей и гостей, я не могу решить, как относиться к происходившему: как к нашему триумфу или как к нашим торжественным похоронам.

Я сажусь вместе с Ларисой и Витьком. Некоторое время по залу шуршат приглушенные голоса, поскрипывают стулья. Но вот над учительским столом, над яркими, пестрыми букетами цветов поднимается, нависает грузная фигура директора. Василий Матвеевич в черном костюме и однотонном строгом галстуке. Сейчас он будет говорить. Все затихают в ожидании его голоса.

— Дорогие ребята, — ровно, чуть глуховато начинает Василий Матвеевич. — Настал день, когда для вас в нашей школе прозвучит последний звонок. Вдумайтесь в эти слова — «последний»… Последнее — всегда несправедливо. Последнее — всегда страшно… Никогда больше вы не будете учениками. Никогда больше не войдете в свои классы. Осенью их займут другие ученики, и это будут их классы. Они не узнают, кто занимался в них прежде. Конечно, расставание всегда печально. Но оно и всегда желанно. Завершается одно, начинается другое. Впереди — новая жизнь. Непривычная, трудная и не во всем понятная первое время… Но она прекрасна, эта жизнь, поверьте мне. И мы, ваши учителя и наставники, желаем вам успеха в новой, взрослой жизни… А о закрашенных автографах не жалейте — ваши имена останутся в нашей памяти, и их не закрасить краской. Здесь и завхоз наш бессилен… нет у него в наличии такой краски.

Последние слова директора тонут в аплодисментах. Ирочка Зафириади, перебежав зал, вручает Василию Матвеевичу букет тюльпанов.

Начинаются напутственные речи. Выступают учителя, призывая нас быть честными, правдивыми, не бояться трудностей. Выступают шефы, приглашая нас идти на производство, где нас давно ждут с распростертыми объятиями опытнейшие мастера, готовые передать нам секреты своих профессий. Выступают родители, благодарят учителей за самоотверженный труд… Слова, слова, слова… От многократного безжалостного повторения они теряют не только смысл, становятся бесплотными, навязчивыми. Василий Матвеевич в центре заставленного цветами учительского стола задумался о чем-то, опустив большую голову. Все сильнее, все оживленнее шепот учеников. Уже никто не слушает выступающих — зря они только волнуются, произносят с дрожью в голосе красивые возвышенные фразы. Им вообще можно говорить все подряд, что взбредет в голову — результат будет один и тот же.

Но вот по ученическим рядам, будто по застоявшейся воде, пробегает возвратившееся волнение. Становится тихо. Сильный, звонкий, поднявшийся до потолка голос ведущей торжественно произносит:

— Вни-ма-ние! Дается последний звонок. Еще раз вслушайтесь в его звучание и запомните его на всю жизнь.

Какая удивительная тишина! Слышно только сдерживаемое трудное дыхание. Каменеют лица учителей. Раскрыты рты первоклассников. Плотно сжаты губы выпускников. Замерли родители, застигнутые врасплох далекими воспоминаниями.

В зал вбегает крошечная девочка в школьной форме, с белыми бантиками в темных косичках. Слышно, как глухо стучат о деревянный пол ее маленькие туфельки. Девочка держит в руке медный колокольчик на красной ленте. Вот она останавливается на середине зала, поднимает руку с колокольчиком и на всю школу раздается заливистый звонок.

Снова над столом с цветами поднимается директор и произносит, выделяя каждое слово:

— Учащихся десятых классов просим в свои кабинеты на последний урок.

Вот так внезапно, враз, заканчивается то, что составляло высший смысл, оправданность всей нашей жизни. Последний, уже необязательный урок, последние, уже не обязательные наставления. Неужели это действительно все?

Какое-то время мы с Ларисой остаемся одни в опустевшей школе. Бродим бесцельно по ее непривычно тихим коридорам и переходам. Наверное, у нас просто нет сил уйти, и мы цепляемся за любую возможность, даже воображаемую, чтобы побыть еще хоть немного в привычном, навсегда покидаемом мире.

Огромное гулкое здание школы кажется существом, затаившим в себе что-то необъяснимое, таинственное, что так и осталось неразгаданным, непознанным нами до конца. И именно от этого, вероятно, разлиты вокруг печаль и мудрая сочувствующая нам, жалеющая нас тишина.

Чувство неосознанной потери не оставляет нас и на улице. И мы идем молча. Нам есть о чем молчать. Но нам есть о чем и говорить, и потому Лариса нарушает молчание: