— Рэйки, наверное. Это ученье такое.
— Вот-вот, рэйки. Ну, думаю, пойду наугад — выберу какого-нибудь целителя, который помогает по фото, а по колдунам и знахарям я таскать Сашулю не буду — он так ослаб! К доктору вот на днях отвела его — к психиатру — так он совсем сон потерял, не спит. Ох, Валюша, ведь Сашуля… ну, что тебе говорить — у тебя самой сын. Это же единственный смысл моей жизни!
— Ларик, послушай… никому не хотела рассказывать, но я ведь сама за этим в Москву приехала. Вообще-то о таком не говорят, но ты своя — тебе можно. Проблемы у меня… в личной жизни. Вот и посоветовали мне к магине одной в Москве обратиться. Она уж проверенная — помогает! Многие подруги мои к ней в Москву ездили. Она, как бы это сказать… в общем, работает по каким-то восточным методикам — я в этом ничего не понимаю, мне лишь бы помогла! Дает тебе статуэтку такую маленькую, бронзовую или из латуни — не в том суть. Ее надо поставить в комнате на отдельном столике или тумбочке, благовония разные перед нею курить, знаешь есть такие палочки, пирамидки… Вот, и ещё еду всякую. И просить о чем пожелаешь! Она все исполнит. То есть не она сама, конечно, — не статуэтка, а тот бог или как там его… В общем, тот, кого она изображает, — он все сделает. Только ты корми его, корми! Все тебе даст, и с Сашенькой все наладится. Хочешь, прямо сейчас поедем? У неё очередь, но я-то по блату, и могу тебя к ней пропихнуть без всякой очереди. Ну что, едем?
— Прямо не знаю… А это дорого?
— Ну, милая, ради сына ты, думаю, две тысячи деревянных потянешь? Разве жалко денег на такое? Это поможет, Лара, не сомневайся!
— Да я как-то… Валюш, у меня и двух тысяч-то нет. Это ж для меня деньги немалые. А где я сейчас займу?
— Дам я тебе! Потом перешлешь по почте. У меня деньги есть сейчас, а, главное, есть эта магическая статуэтка. Теперь и Толя ко мне вернется, и с сыном все будет хорошо — я верю! Ну, решайся!
— Ох, Валюш, если так… поехали!
Сашка едва успел отпрянуть от двери и прошмыгнуть к себе, как две женщины резво, точно скаковые лошадки, уж вылетели из комнаты. Он даже подивился, глядя на Плюху: и откуда в ней взялась эта прыть?! Они собрались в считанные минуты. Мать заглянула к нему, но он притворился, что спит. Хлопнула входная дверь, ключ два раза повернулся в замке и стало тихо.
Сашка быстро вернулся в комнату матери. Так и есть: на столе лежали фотографии! Плюха забыла их спрятать или не думала, что сын заглянет сюда в её отсутствие, ведь он третий день лежит, не вставая. С жадным любопытством он принялся разглядывать старые черно-белые фото. На них были красивые веселые девушки, одетые казачками, в белых лосинах, сапожках и высоких лохматых шапках. А вот они же в цыганских костюмах… Они же на пикнике где-то на берегу в купальниках, рядом какой-то темный мужчина со злым взглядом. А вот и мама! И такая же толстая! Она помогает… помогает Вале застегнуть крючки на спине. На Вале — пышная юбка с оборками, очень короткая спереди и длинная сзади, высокие черные шнурованные сапожки на каблуке, черные чулки как авоська — в крупную сетку, на голове — какие-то стоячие перья… А, мама рассказывала: они танцевали канкан! Только почему мать не в костюме? Постойте-ка, да на неё бы ни один костюм не налез, ведь она почти такая же толстая, как и сейчас! Что ж это?! Выходит… Сашка принялся лихорадочно перебирать фотографии: вот мама стоит возле огромных металлических ящиков, запертых на висячий замок, вот она достает из одного ящика, — он вспомнил: они называются «кофры», — какую-то груду тряпок и улыбается, вот она стоит возле маленькой женщины с длинным черным хвостом и зашнуровывает на ней какой-то странный костюм… не то кошечки, не то лисы…
Так вот оно что! Значит, мать не была танцовщицей — она была костюмершей или кем-то вроде того… Значит, наврала! Чертова Плюха! Неужели ей нужно было придумывать эту дурацкую байку про танцовщицу мюзик-холла, неужели нельзя было просто сказать сыну, кем она на самом деле работала?! Идиотка! Он так верил, что когда-то она была легкой, хрупкой… красивой! А она всегда была тумбочкой! Неуклюжей вареной сосиской! Гадость какая!!!
Сашка ворошил чуть изогнутые глянцевые листы, отыскивая тот, на котором должен быть тот… Ашот. А, вот она — та фотография! Их четверо: Валя на руках у высокого крупного мужчины — красивая, тонкая, с ослепительной белозубой улыбкой, и мать, которую обнимал какой-то грузный толстяк под стать ей самой. Его подслеповатые заплывшие глазки плотоядно щурились в объектив, и даже на посеревшей от времени черно-белой фотографии было заметно, что бесформенный нос у этого пузана был красным. Пил, наверное…
Читать дальше