Но Глеб уже набрал воздуха и, цепляясь за плиту, заполз по ней под воду, побыл там, снова всплыл и почему-то по-собачьи поплыл к берегу.
Васька подал ему руку.
— Не отвяжется?
— Не-е-е, — проблеял Глеб, но головой помотал неубедительно: от сильной дрожи голова его подергивалась вниз и вбок одновременно.
По привычке Глеб засунул руки в карманы штормовки — в карманах захлюпало…
— Беги переоденься! — велел Васька. — Простынешь.
— Ладно… — отмахнулся Глеб. — Не в этом дело. — Он уже стек и стоял тощий, как смерть, облепленный мокрой робой. — Ветром обсохну… Покурю временно, чем бегать, в обед разом и переоденусь.
— Иди, говорю! — рявкнул Васька. — К Билову иди, сивухи даст. Скажи, я велел.
— А-а?.. — дернулся Глеб. — В чего одеться-то, говоришь? Я на запас не брал.
— Свитер у меня в рюкзаке, водка — у Билова.
Билов сидел в вагончике, следил за булькающей кастрюлей и одновременно играл на флейте. Неудачи на мосту сюда не просачивались, и Билов кухарил с вдохновением.
— Водки дай! — Глеб, как был, мокрый, присел на Васькино спанье. — Курить дай!
— Ну-ка! — Билов спихнул его с постели. — Ты где купался?..
— В рове… — Глеб пересел на табуретку. — Насос сгорел, с тросом нырял. Водки дай, говорю! Васька велел! От простуды.
Билов налил Глебу стакан.
— Полней лей! Не жмись. Во-о-о! — Аккуратно, обеими руками Глеб принял стакан и вылил в худое заросшее горло. — Плиты валятся, насос сгорел, накроемся… Это еще Кареев хороший мужик, другой бы давно погнал за такую работу. И без удостоверений…
— Ты уж закуси тогда, Глеб.
— Если чего деликатного…
— Прикажите! — изогнувшись, Билов подал ему полную миску.
— А это ктой-то? — Глеб ткнул вилкой в приложенную к картошке рыбу. Поддел вилкой кусочек, пожевал. — Это… Она мне лучше нравится, чем сельдь.
— Сельдь! Это форель!
— Я и говорю. — лучше. Врешь, должно быть, но вкусно… Не в этом дело… Малость прилягу для усвоения и пойду. — Глеб забрался в свою перекрученную постель и мирно задымил в потолок. — Чего скажу, Билов… Тебе в Париж ехать надо, на Монмартр. Ресторан откроешь под названием «У Билова». Кто зайдет — меню не показывай, подавай чего сам посчитаешь… Итальянцу макаронов, другому шашлык, немцу пива… Сам и повар, и официант. И подудишь… для настроения… Точно тебе говорю: иди на повара учиться. Хорошо и почетно. Знакомства солидные заведешь, а то с индусами какими-то трешься… — Это Глеб вспомнил иглоукалывателя — последнее биловское увлечение.
Билов снисходительно слушал Глеба, не переставая выдувать из флейты тонкие сипловатые звуки.
— Тебе на мост не пора? — наконец напомнил ок.
— Успеется, погреюсь малость… Давай я тебя разбогатеть научу. Ты на даче у тещи вырой две ямы. Соедини их проходиком. В одну кошек запусти, в другую — крыс. Кошку отловишь, обдерешь ее временно, тушку — крысам, а шкурку сдашь. Крысы питаются. И по кольцу: крысу — кошкам, кошку без шкуры, голую, — крысам. Воды только пить кидай им да калий выгребай временно. Они ж быстро разводятся: и те, и те… Перпетум мобиле… Ну ладно, я пошел.
— Как сына прошу, не вари вертика-а-ал!!!
Рык пробился к Юле под сварную маску, он прервал шов и поднял ее.
На краю котлована бушевал Егорыч.
— Кого-о!.. Слазь!.. Не вари вертикал! Не могешь! Как сына!..
— Чего? — крикнул Юля. — Иван Егорович? Чего?
— Слазь!
Юля спустился со стены. Егорыч неторопливо рванул к себе держак.
— Убью насмерть! — прорычал он и полез к закладным.
Юля обернулся, ткнул указательным пальцем наверх в Егорыча и, вопросительно глядя на Ваську, постучал этим же пальцем себе по горлу.
— В соплю, — кивнул Васька.
Егорыч доварил закладные и слез со стены тихий и не очень даже пьяный, во всяком случае, не «в соплю».
— На! — он сунул Юле держак с огарком электрода. — Чего ж теперь, мальцы?.. Неуж погонят перед пензией?..
Егорыч в субботу обматерил Кареева и для пущего устрашения взялся за горлышко графина. Звать, как обычно, ребят, чтобы отвели Егорыча домой, Кареев не стал, а сам выкинул сварщика из вагончика и запретил показываться на мосту.
В понедельник Егорыч как ни в чем не бывало варил шкафную стенку. Но уже во вторник с утра на мосту появился новый сварщик. Егорыч понял, что Кареев не шутит. Дернулся к нему: «Рашидыч! Прости, христа ради, спьяну-то чего?..»
Кареев слушать не стал. Просить за Егорыча пришла Маня, просила долго, и Кареев сдался: «Ладно. Последний раз!»
— Здорово, мальцы! — Егорыч потоптался ногами в тамбурочке и отворил дверь. — У Юрки сорок лет. Послали, чтоб вас привел. Пошли! И балалай берите…
Читать дальше