Сергей Алымов - Нанкин-род

Жизнь порта совершенно замерла. Доки окоченели; перестали дымиться трубы; пароходы входили в широкое горло Вампу и застревали в нем.

Военные суда спешили со всех портов, вырастая вдоль набережной стальной оградой. Длинные пальцы пушек угрожающе тянулись к берегам.

Но берега, не обращая внимания, останавливали машины, гасили топки, поднимая бурю вокруг растерявшегося сеттльмента.

Чапей, Нантао, Лунхва, Вузунг – медленно наступали. Фанзы словно тронулись с мест, смешались с толпой и тоже пошли в атаку.

Полицейские сбились с ног, гоняясь за уличными ораторами. Митинги возникали на каждом шагу, рассыпались при появлении полиции и опять собирались сзади, с боков или на том же самом месте.

Студенты вырастали неожиданно, как привидения, зажигая толпу и снова проваливаясь сквозь землю. Их принимали дома, лавки, харчевни, парикмахерские. Арестованные шли, выкрикивая революционные лозунги, укоряя тех, кто еще не присоединился к движению. В полицейских участках не хватало камер. Восставшие массы бурно выражали свой гнев.

Спарк второй день не заходил в свой отель. Он слонялся в толпе, захваченный ее покоряющей мощью. Китайские кварталы захлестывали, как прибой. Нанкин-род, утративший спокойствие, превратился в каменную западню, наполненную одуревшими от ужаса крысами. Взрыв, грянувший в китайских кварталах, оглушил сеттльмент: улица за улицей падала в обморок.

«Непьер» Ворда голубым челноком сновал по городу, безуспешно сшивая рвущееся спокойствие. Особняки сотрясала паника. Лишенные прислуги отели поражал столбняк.

Выстрелы сержанта Демби оказались роковыми. Они разбудили китайские массы. Гребни гнева подступили к дворцам. Безоружные толпы пугали своим бесстрашием.

– Разве это Шанхай?! – раздавались удивленные возгласы. – Разве это наш город?

Броневики ходили вместо автобусов. Они останавливались на углах, никого не беря и никого не высаживая; осматривались по сторонам одноглазыми пулеметными дулами и, громыхая щитами, уползали дальше.

Отряды морской пехоты кололи воздух поднятыми вверх остриями штыков, но воздух не менялся, не делался мягче, и все та же безысходная жуть гуляла по сеттльменту. Электрическая станция, телеграф, водопровод превратились в крепости; в них за стеной из револьверов и винтовок насильно работали не успевшие разойтись по домам рабочие. Но машины и люди, словно сговорившись, двигались медленно и вот-вот готовы были остановиться.

«Вот движение, несущее миру новую цивилизацию, – шагая по улицам, думал Спарк. – Сначала Россия, за ней Китай… Эпоха укрепляет свои базы, чтобы с большей неопровержимостью завоевывать мир. Цивилизация насильников растерянно мечется и наводит пушки. Но разве можно расстрелять век?! Кому удавалось обезглавить время?!»

Спарк с волнением наблюдал рождение нового Востока из грязи лачуг, из копоти фабричных труб, из крови неистребимых восстаний. Века поднимали склеенные ресницы; сонная Азия меняла паланкин на аэроплан и догоняла Европу.

Вечер наполнил город духотой и тревогой. Пальмы на крыше «Астор-Хаус» шуршали, цепляясь за бетонные парапеты крыльями агонизирующих нетопырей. Агата нервничала…

Пальмовый сад походил на переполненный беглецами оазис. Многие обитатели особняков, напуганные событиями, перебрались в отель; настороженная тишина комнат, в которых ежеминутно мог погаснуть свет, была непереносима. Хотелось быть ближе к спасительным кораблям, к набережной, уставленной броневиками и солдатскими караулами. Летаргия города, охваченного забастовкой, заражала, как психоз. Жизнь соскользнула в сторону с проторенной дороги и сразу сделалась неузнаваемой, неудобной, страшной.

Агату взволновало письмо Лю, полученное ею час назад. Собственно, даже не письмо, а клочок прозрачной желтой бумаги с двумя кривыми, нервными, как перекосившийся рот, строчками: «Не пасть змеи, не жало осы испускают яд, а сердце женщины…» Жестокие слова, написанные на оторванном крыле бабочки! Агата ясно ощущала на кончиках пальцев странный след, оставленный шероховатой китайской бумагой.

Агата посмотрела вниз. Вечерняя мгла наполнила город голубым дымом. Дома вытянулись и словно привстали на цыпочки. Река лежала тяжелая, как покорность. Военные катера скользили от судов к набережной, высаживая новые подкрепления.

Вдали виднелись бугры предместий, похожие на митинг ульев или могил. Лиловато-серый туман господствовал над далью.