Сергей Алымов - Нанкин-род

– Поедем! – воскликнула Агата.

Ворд имел основания хорошо отзываться о бравом сержанте.

Демби с пятьюдесятью полисменами стоял в ущелье между магазинами Вингон и Сенсир.

Вверху на крыше трубили трубачи и развевались рекламные знамена. Внизу летели трамваи и автомобили; бежали рикши; текла густая толпа.

Впереди, в самом конце Нанкин-род, были расставлены посты. Обилие полицейских обращало внимание.

– Холера в Чапее? – спрашивали интересующиеся.

– Нет, студенты и кули желают устроить на сеттльменте какой-то большевистский карнавал.

– Эти собаки совсем обнаглели! Подумайте: осмелиться прийти на Нанкин-род!

– Не беспокойтесь! Полицейские знают свое дело. Они отобьют у кули охоту совать нос дальше своих кварталов.

В пять часов Нанкин-род имел обычный вид. Через пять минут улица изменилась. Автомобили замедлили ход. Остановились. То же произошло с толпой. Вдали показались знамена и люди. Они шли из Чапея. Полицейские посты пытались остановить демонстрантов, но людской поток подхватил полисменов и понес впереди себя.

Сержант Демби выстроил своих людей, опустив их на мостовую синей плотиной. Сам он, выйдя вперед, остановился в ожидании.

Демонстранты приближались.

Впереди вертелись полисмены; за ними шли первые ряды, над которыми плыл белый, окровавленный плакат с надписями: «Мы не позволим убивать наших братьев», «Долой китайских и иностранных убийц!» Дальше пестрели другие плакаты, шли другие ряды.

Трубачи на крыше играли походный марш. Барабаны отбивали дробь.

– Стойте! – крикнул сержант Демби, величественно поднимая правую руку.

Толпа продолжала наступать. Передние ряды напирали на сержанта. Демби пришлось податься назад.

– Стойте, я вам говорю! – размахивал руками сержант. Толпа продолжала течь вперед, глухая, как вода.

– Назад, собаки! – рычал Демби; его относило к полицейской плотине. Толпа шла вперед.

Демби выхватил револьвер.

– Вы не пойдете дальше! Пли! – скомандовал он.

Полисмены разом, как автоматы, подняли револьверы и, направив на толпу, открыли огонь.

Первые ряды упали. В задних произошло замешательство. Передний плакат, вздрогнув, покрыл убитых. По асфальту потекли темные ручьи. Стонали раненые. Оркестр оборвал марш, и только барабан отбивал дробь, словно в панике стуча зубами.

Ворду с Агатой, однако, не удалось полюбоваться искусством сержанта Демби… «Непьер» застрял среди других машин за два квартала до места расстрела.

На помощь сержанту летели мотоциклетки. Полисмены в стальных шлемах, размахивая дубинками, врезались в толпу. Прошел отряд муниципальных стрелков.

Дула и дубинки выталкивали демонстрантов. Неся раненых, толпа хлынула в боковые переулки, наполнив их гулом смятения.

Сержант Демби спокойно натягивал белые перчатки. Пять трупов лежали у его ног. Прижатый к мостовой плакат кричал камню: «Мы не позволим убивать наших братьев».

Одноглазый дрозд был в полном недоумении. Никогда еще, сколько он себя помнил, не случалось таких удивительных вещей.

Обычно с самого утра по каналу не переставая двигались флотилии шаланд и сампанов, груженных овощами, птицами, цветами. Дрозд с завистью смотрел единственным своим глазом на проплывавшие мимо кусты роз, на охапки пионов, на соблазнительные горы риса и бобов. Теперь канал был пуст и безмолвен. Вот уже третий день, как окрестные крестьяне перестали возить в город огурцы и капусту. Один Нон бороздил своим вертлявым веслом застывшую воду, доставляя на джонку спасавшихся от полиции забастовщиков. Но и он не мочил своих сетей, превращенных в одеяла для беглецов.

Поведение обитателей джонки также было загадочным. Давным-давно стоял сухой и погожий день, а слепой музыкант и не думал отправляться в город. Он сидел лицом к каналу и, пачкая скрипку канифольной мукой, выводил заунывным голосом:

– Конец песни не годится, – донесся из шалаша звонкий голос. – Ты должен переделать его, дед, на новый лад…

Слепой музыкант опустил смычок.

– Ишь, шустрый какой!.. Вчера весь день охал, а сегодня – опять за свое. Вот уж действительно – и пуля вас не берет!