Екатерина Краснова: Счастливая женщина

Баронесса похвалила её за христианское усердие и с чувством поцеловала, заставши за этим занятием.

— Вот и вы за добрым делом! — воскликнула она мило.

— Я так скверно шью, что только такую грубую работу и могу делать, — отвечала подруга.

— Ну, всё ж таки доброе дело!

— Да, теперь мода. Я так рада, что не русские полотенца; они ужасно надоели. Как вы находите?

Баронесса оторопела. Боже мой, вот женщина! Ей о благотворительности, а она о русских полотенцах! Совсем не в тон. Кстати, баронесса только что собиралась прочесть ей одну французскую маленькую поэму о том, как ангелы куроннируют наших погибших героев на небесах; кузен так мило сочинил. Но поэма так и осталось не читанной. Баронесса уехала, а счастливая женщина осталась одна со своей работой.

Долго она сидела в этот вечер за непривычным занятием. Белая петербургская ночь заглядывала к ней в окна, сквозь опущенное кружево занавесок. Серый холст застилал плебейскими складками мягкую атласную мебель цвета морской воды и столики с перламутровой инкрустацией; на бархатном ковре, где сплетались морские водоросли и водяные лилии, лежало грудами солдатское сукно; красные уголья трещали в белом мраморном камине и зажигали радужные огоньки в больших бриллиантах, которые застыли в розовых ушах прекрасной женщины как капли росы на розовых лепестках. И два других таких же крупных и прозрачных бриллианта дрожали на длинных тёмных ресницах и потом тихо скатились на бледные щёки. Она не чувствовала их. Она глубоко задумалась. О чём она думала? Под какой мрачной тяжестью так низко склонялась изящная головка?

Она думала о далёкой-далёкой могиле, одиноко затерянной в жёлтых песках страшной азиатской пустыни. Она думала о погибшей молодой жизни, полной сил и надежд… И её губы шептали имя, давно забытое всеми…

Прошёл год. Победоносные войска возвращались с триумфом, и весь город принял радостный вид при ярком свете холодного осеннего солнца. Нева сверкала в гранитных берегах и тихо колыхала стройные корабли и неуклюжие пароходы, расцвеченные флагами. Триумфальные арки, яркие драпировки и флаги, гирлянды зелени испещряли весь серый город в красивом беспорядке, и голубой шатёр неба осенял человеческий праздник в безоблачном блеске.

Всё радовалось и волновалось.

На берегу Невы, у Николаевского моста собралась депутация, для приветствия одного из возвращавшихся полков.

Баронесса приехала смотреть на эту патриотическую картину из окон дома своей подруги, так как, по странному капризу, она любила Остров и жила на самой набережной. До моста было два шага, из окна всё прекрасно видно, но баронесса умоляла дорогую Лизу пойти туда, где стояла депутация, чтобы увидать командира и офицеров поближе. Это будет так торжественно, особенно вблизи. Отчего же не пойти? Дорогая Лиза согласилась. Она уступила великолепного мужа баронессе, а сама удовольствовалась кузеном, который так мило писал французские поэмы о русских ангелах; они отправились.

Толпа уже собралась; предстояло перейти только на противоположную сторону набережной, но и это было нелегко.

Войска ожидались ещё не так скоро. На набережной офицеры депутации предложили дамам войти пока в помещение одной из пароходных пристаней, — премиленький домик на барке, как нашла баронесса. Но дамы отказались. Баронесса утверждала, что вид взволнованной толпы очарователен; и она ничего не боялась.

Ещё четверть часа, и полк вступил на мост. Духовенство двинулось навстречу с крестом и иконой, за ним депутация с адресом; принесли лавровые венки, букет… Кто же передаст букет командиру? Кто же, как не счастливая женщина! Её сразу заметили, и высокий адъютант обратился к ней с почтительной просьбой взять на себя этот труд.

С удовольствием — хорошо ли только, что она вся в чёрном для такого радостного случая? О, решительно всё равно, только бы ей угодно было подать букет командующему полком, когда он остановится.

Войска приближались; вот — уже близко. Тихо, стройно двигался полк точно под зелёным навесом, так густо лавровые гирлянды обвивали штыки. Лавровые венки на обнажённых саблях офицеров, на штыках солдат; громадный лавровый венок, перевитый георгиевскими лентами опоясывал командира точно перевязью. Вот он, впереди всех, на великолепной серой лошади. Его обнажённая седая голова серебрится на солнце; бледное, строгое лицо исполнено торжественности. Ближе, ближе подвигается полк, громче звучит музыка. Всё ликует; толпа устремляется навстречу неудержимым, радостным потоком, с громкими кликами. Привет, привет возвратившимся!