Виктор Широков - Три могилы - в одной

Когда, наконец, Евгений и Василий подъехали к табору, там их уже дожидались Петька Бугай с Кондратычем. Приятели обменялись приветствиями и, окруженные словно комарами, цыганской детворой, направились в центр гуляй-города. Гости были одеты в студенческую форму. Их белые кители и фуражки с белыми тульями ярко вырисовывались на грязном фоне цыганских шатров.

Приезжим был предоставлен самый большой шатер, где они и расположились со своим угощением. Вскоре развернулась самая настоящая попойка, крикливый разговор ни о чем, произносились тосты, поздравления, постоянно слышался смех. К шатру стали подходить принаряженные цыгане, цыганки и прочие любопытствующие обитатели табора, такие же гости. Появились гитары, бубны, трензель. Начались песни, пляски. Все закружилось, завертелось. Замелькали разноцветные ленты, шали и платья. К ночи ярче разгорелись костры. Веселье усилилось и звуки разгулявшихся гостей полетели далеко по простору лугов и лесов.

Евгений не жалел денег. Он швырял их в круг пляшущих, отчего получалась забавная картина: когда все, забыв о пляске, жадно бросались к брошенным деньгам. Но вот запела красавица Зара. Мигом все стихло, только гитара в руках опытного музыканта издавала чарующие аккорды и красиво вторила певице.

Зара пела свой любимый романс, написанный русским поэтом Яковом Полонским, но сразу же ставшем визитной карточкой цыганской свободы:

Мой костер в тумане светит.

Искры гаснут на лету.

Ночью нас никто не встретит,

Мы простимся на мосту.

Ночь пройдет, и спозаранок,

В степь далеко, милый мой,

Я уйду с толпой цыганок

За кибиткой кочевой.

Собравшиеся внимательно слушали певунью. Один Евгений старался подтягивать ей своим пьяным голосом.

Вдруг он вытащил из кармана очередную горсть ассигнаций и крикнул властно: "Зара! Иди сюда! Ну иди же. Что ты смотришь на меня? Не идешь? Не хочешь? Ладно же..." С этими последними словами он пьяной походкой подошел к удивленной цыганке и, быстро обхватив её, поднял на руки и потащил за шатер. Поднялся переполох. На шум прибежала её старуха-мать. Она ловким приемом сшибла Евгения с ног и освободила бедную девушку из горячих объятий ловеласа.

- Не будь, господин, дураком. Я не дам тебе свою дочь Зару! - кричала она, грозя Евгению костлявыми кулаками.

У костра раздался взрыв смеха. Рассвирепевший Евгений потерял рассудок. Он подскочил к старухе и ударил её кулаком в лицо. Старуха взвыла от боли. На её вой сбежались старшие цыгане и стали безжалостно избивать Евгения. Студенты кинулись товарищу на выручку, и свалка грозила весьма неприятными последствиями, если бы в этот момент не проезжал конный разъезд ночной стражи. Заслышав шум драки в таборе, стража кинулась к шатрам, увидела дерущихся и мгновенно пустила в ход нагайки. Цыгане быстро разбежались в разные стороны, остались одни студенты. Немного оправившись от взбучки, наши друзья окликнули дожидающихся извозчиков и при помощи их кое-как уселись в пролетки. Извозчики прицепили к оглоблям верховых лошадей, на которых приехали сюда Петька и Кондратыч, и стали осторожно выезжать на дорогу, ведущую к тракту.

Вдруг из темноты вынырнула старуха цыганка. Она подбежала к пролетке, в которой сидел, покачиваясь, Евгений, и, протянув угрожающе руки, сжатые в кулаки, хрипло проворчала:

- Геть, несчастный! Запомни мои слова: ты погибнешь на трупе любимой тобой женщины!

- Провались ты к черту, старая ведьма! - прокричал ей в ответ удалявшийся в кибитке студент.

Минут через десять наступила полная тишина. Табор словно уснул, только где-то далеко в лесу кричала ночная сова да в ближайших кустах распевал дивную песню пробудившийся для нового дня соловей.

Следующие дни прошли для Евгения как в тумане. Он быстро забыл о страшном проклятии старухи-цыганки, будучи не только медиком и атеистом, но просто безалаберным человеком. Да и дорога в родовое имение окончательно выветрила неприятные воспоминания о попойке в таборе.

А в тот же прекрасный день, когда Евгений отправился к цыганам, Анна Аркадьевна сидела на веранде, прикрытой с солнечной стороны парусиной и пила кофе, Таня качалась в гамаке, привязанном к березам, растущим неподалеку от веранды, и дразнила прутиком маленькую собачку-терьера, в воротах усадьбы появился почтальон. Находившийся у ворот дворник принял почту, пошутил с почтальоном насчет тяжести его сумки и понес объемистый пакет к веранде, где на последней ступеньке крыльца сидела старая няня и вязала чулок.