Виктор Широков - Три могилы - в одной

Евгений сидел между матерью и Таней. Он поднял бокал и попросил гостей выпить за здоровье своей драгоценной маменьки - Анны Аркадьевны. Гости с удовольствием выпили за здоровье графини и её уважаемого сына. Потом пили за здоровье Тани, няни и всех присутствующих. Пили за процветание науки и искусства. Говорили зажигательные речи, провозглашали оригинальные тосты и различные приветствия. Всем было весело, все были оживлены и довольны приемом.

Молодой граф был первый раз в жизни озадачен присутствием в своем доме девушки, которую мать захотела назвать его сестрой. Пленительная красота новообретенной сестры будоражила в нем ранее неизвестные чувства, в нем просыпалось не до конца осознанное желание и он уже мысленно видел себя побежденным новым божеством.

Все женщины, с которыми он знался до сегодняшнего приема, были для него слишком ограниченными. Ранние чувственные шалости с прислугой или крестьянками вообще не шли в счет. Редкие однокурсницы выглядели типичными "синими чулками". В своей же сестре Тане он увидел нечто совершенно иное: сочетание ума и красоты, чистоты и прирожденного такта, и обещание в случае взаимности необыкновенного любовного экстаза. Уже за столом он решил, как можно скорее сблизиться с Таней, как можно больше уделять ей внимания для того, чтобы свой деревенский отдых превратить в сплошной поток наслаждений, а какие последствия могут быть от сближения, Евгений совершенно не думал, так как его избалованная натура повелевала немедленно брать то, что есть сегодня, не заботясь о дне завтрашнем.

- Братец, а Вы почему не пьете? Давайте, я налью Вам токайского или мадеры, - произнесла Таня, глядя на Евгения и наливая в его бокал вино.

- Мерси, дорогая сестрица. Я вижу, Вы очень внимательны к своему брату. Тогда разрешите и мне в свой черед Ваш бокал наполнить шампанским?

- Дети, это ваше "Вы" очень отдаляет вас друг от друга, - заметила Анна Аркадьевна, обращаясь одновременно и к Тане, и к Евгению. - Лучше было бы, если бы для родственного сближения вы нашли более краткие пути между собой и общались бы попросту.

- Маменька, ты права. Конечно же надо нам говорить "ты", но как к этому сразу привыкнуть?

- Для этого нужно нам выпить на брудершафт и тогда обращение на "ты" будет не только законно, но и обязательно, - вроде бы пошутил Евгений, но в этой шутке была только доля шутки.

- То есть побрататься с братом? Вот курьез! - громко произнесла Таня и залилась перевозбужденно смехом.

Евгений с Таней выпили на брудершафт, и как положено, поцеловались. Анна Аркадьевна смотрела на своих детей и сердце её не могло на них нарадоваться. "Вот они, два взрослых образованных человека, - думала она. И какая доля им суждена? Будут ли они счастливы? Будут ли здоровы и довольны судьбой?" Подобные вопросы и раньше тревожили сердце матери, но теперь в особенности, так как неуловимое для логики предчувствие нашептывало ей что-то недоброе для её любимых детей в грядущем. Силой воли она гнала черные мысли прочь, надеясь на благоволение свыше, на провидение, которое по её просьбе не должно допустить ужасное в их жизни.

- Маменька, мы уже говорим на "ты". Ведь правда, братец? Ах, как это просто и в то же время восхитительно! И чуточку забавно, - проговорила Таня, впадая в повседневный тон. - А теперь, любезный братец, расскажи нам, пожалуйста, как ты жил в Петербурге? Что видел за границей? А мы люди темные, провинциалы, тебя послушаем. Я читала твои письма к маме, где ты живо описывал впечатления от Неаполя и Рима... А в Берлине ты был? Наш Карл Иванович говорит, что именно Берлин - столица из столиц. Он давно говорит со мной по-немецки, и я вроде бы научилась у него немножко этому языку и теперь болтаю с ним, как настоящая фройлен-дойч.

- Мы с Петей были в Берлине. Правда, город очень благоустроен, но мне он все-таки мало нравится. Слишком там тяжелая архитектура. Я бы сравнил её с сапогом Фридриха Великого. Да и население его не оставляет приятных воспоминаний. В Петербурге существует оригинальное определение значимости народов, и если американцы - обманщики, арабы - лгуны, то немцы - отчаянные хвастунишки.

- А русские - пьяницы и воры, - добавил басом школьный инспектор. Гости расхохотались. Кто-то предложил тост за "величие русского народа" выпили и за величие.

- За здоровье молодого ученого, графа Витковского! Ура! Ура! раздались бурные восклицания подвыпивших гостей. Священник затянул "Многая лета", но его никто не поддержал.