Яков Лович - Враги

Полунин написал очередную статью, перечитал её и нахмурился: статья не удалась, была бледна и шаблонна. Но переделывать не хотелось.

Полунин прочёл фельетон, передовую статью на следующий день, кое-что поправил, переделал и углубился в хронику, которую собрали за день сотрудники. Всё было скучно и серо.

Пришёл и сел за стол напротив Полунина работавший в «Сигнале» поэт и фельетонист Смелов. Это был полный, краснолицый человек с льняными волосами и светлыми глазами, очень талантливый, очень культурный, но не без странностей.

Он был большой эпикуреец, любил хорошо покушать, выпить, становился, покушав и выпив, очаровательным собеседником. Впрочем, иногда он бывал резок, дерзок и способен на самые необыкновенные выходки.

Смелов сел, пожевал красными губами, сонно посмотрел на Полунина и гнусаво промямлил:

– Брось, Саша, эту муру и пойдём выпьем.

Он мечтательно посмотрел в потолок, снова пожевал губами и вздохнул:

– Хорошо бы сейчас цыплёнка в сухарях. Люблю цыпленка!

– Некогда, – буркнул Полунин.

– Ну вот, некогда! Брось, пойдём к Гидуляну. Хочу выпить. И деньги есть. Пойдём.

Полунин любил этого светловолосого, светлоглазого человека, циничного и не всегда приятного, но таившего за этой раз навсегда надетой на себя маской какого-то «анфан террибль» большую душу и огромные творческие силы, которые он иногда показывал толпе в чеканных, глубоких, сверкающих стихах.

– Ну, пойдём, Саша. Брось эту ерунду!

– Отстань! Дай закончу. Тогда пойдём.

Через полчаса они подходили к ярко освещённому ресторану Гидуляна – излюбленному харбинцами храму еды. У самых дверей ресторана к ним подбежал оборванец, с опухшим и красным лицом, с фиолетовым синяком под глазом.

– На стопочку водки великому человеку!

– Великому? – промямлил Смелов. – Чем же ты велик?

– Поборол гордыню тщеславия, – торжественно ответил оборванец. – Из храмов и капищ ушёл на улицу и на улице живу, вдали от соблазна. В прошлом стремился к славе, к учению, к буржуазной жизни. Теперь познал: всё суета сует. Омниа мея мекум порто – вот моя философия. И вообще, доложу я вам, благородные синьоры, что на свете есть только три великих человека. Только три.

– Кто же это? – улыбнулся Смелов.

– Лёвка Толстой, Федька Шаляпин и я.

– Браво! – захохотал Смелов. – Ну, получай! Люблю уличных Кантов!

Босяк ловко сунул полтинник в карман и раскланялся, приложив руку к сердцу. Полунин и Смелов пошли в ресторан.

– А ведь я видел где-то этого босяка, – задумчиво протянул Полунин. – Абсолютно уверен, что я его знаю.

– Брось, – пожевал губами Смелов, заблестевшими глазами рассматривая меню, когда они сели за столик. – Посмотри лучше вот сюда. Тут, милый мой, сёмга есть и московские грибочки. Так как?

– Подожди, – сказал Полунин. – Я забыл позвонить редактору, есть два вопроса.

– Брось! Ерунда!

– Нет, нужно.

Полунин прошёл в телефонную будку, соединился с редактором.

– А, Полунин! Очень хорошо, что вы позвонили, – голос редактора был, как всегда, энергичен, солидно баритонален. – Имейте в виду, что завтра ожидаются большие события. Мне по секрету сказал один агент полиции. Утром будет занят китайцами телеграф КВжд. Это рассматривается как прелюдия к открытому выступлению Мукдена против Москвы. Большевики, конечно, не уступят. Словом, вы понимаете? Будьте начеку.

Идя от телефона, Полунин вдруг сразу вспомнил: харбинский юридический факультет, где он когда-то учился, потом проводы актёра Зубова в Новом театре, потом случай за Сунгари, когда китаец тащил русского в участок.

Боже мой, этот босяк, этот человек у дверей ресторана был Малов, славный, хороший, симпатичный Малов! Жена и водка, видно, утопили его, опустили на харбинское дно.

Полунин выскочил из ресторана, огляделся. Но босяка уже не было.

На следующий день харбинцы мгновенно раскупили «Сигнал».

Только в этой газете были подробности занятия китайцами телеграфа КВжд. События следовали одно за другим с экранной молниеносностью.

Поражённые харбинцы узнали об аресте китайцами ряда советских инженеров и всесильного Князева, о смерти советского члена правления КВжд Чухманенко, видного партийного работника, которого нашли с пулей в виске после таинственной беседы с человеком, приехавшим из Москвы, по-видимому, чекистом.

Полунин немедленно поехал на квартиру Чухманенко на правах представителя газеты. Полицейский агент у дверей квартиры шепотом рассказывал, что полиция была вызвана только тогда, когда обстановка в комнате, где произошла драма, была совершенно изменена, кровь на полу была замыта, а труп перенесли на кровать.