Яков Лович - Враги

– Я вчера видел Морита и ещё раз благодарил его за речь, – сказал Полунин, взяв Ольгу за руку. – Я никак не думал, что он может так близко принять к сердцу русскую драму. А между тем он разобрался в ней отлично и говорил с большим чувством.

– Да, Саша, я думаю, что ты в значительной степени обязан ему своим оправданием.

– Он ведь говорил, что защищает, собственно, не меня, а самого себя. Помогло то, что мои переживания были ему родными, близкими. Мы оба потеряли своих отцов в российской мясорубке. Я – русский эмигрант, он – японец, но дорога у нас одна: борьба с большевизмом. За своих отцов, за свои страны. Что Тамара и Надя?

– Растеряны, выбиты из колеи. Надя призналась, что серьёзно собиралась ехать с Фроловым в СССР. Но уже успокаиваются. Поговаривают о работе, о службе.

– Одну из них я могу хоть завтра устроить в контору нашей газеты. Я поговорю.

Из-за поворота аллеи вышел поэт Смелов. Увидел Полунина и подошёл к скамейке, на которой он сидел с Ольгой. Снял соломенную шляпу и низко поклонился обоим – шутливо и в то же время церемонно.

– Приветствую героя сенсационного процесса и его будущую подругу жизни. Лупить вам большевиков не перелупить. Рожать вам эмигрантов не перерожать. А впрочем, извините, если я груб. Но по случаю приятной встречи не зайти ли нам в ресторан яхт-клуба? Когда свадьба?

– Когда кончится траур по Ольгиной маме.

– А! Ну, а пока… зашли?

– Нет, дорогой… траур.

Поэт пожевал губами.

– Жаль, жаль! Чудесный, знаешь, Саша, салатик делают в яхт-клубе: огурчик, помидорчик, лучок и прочая снедь! Очаровательно! А то зашли, а? Под ледяную, со слезой?

Апрель, май, июнь 1940 г.

Шанхай