Бертольд Брехт - Современники - друзья и враги (статьи, заметки, стихи)

Бертольд Брехт

Современники: друзья и враги

СОДЕРЖАНИЕ

Овация в честь Шоу. Перевод И Млечиной

О Стефане Георге. Перевод М. Вершиншой

Письмо редактору. Перевод И. Млечиной

Пятидесятилетнему Георгу Кайзеру. Перевод В. Клюева

Письмо Фейхтвангеру. Перевод И. Млечиной

Эпитафия Горькому. Перевод А. Голембы

Письмо драматургу Одетсу. Перевод И. Фрадкина

На смерть борца за мир. Перевод А. Голембы

Непогрешим ля народ? Перевод Б. Слуцкого

Письмо к актеру Чарльзу Лафтону по поводу работы иад пьесой "Жизнь Галилея". Перевод И. Фрадкина

Привет, Тео Отто! Перевод И. Млечиной

Разнообразие и постоянство. Перевод М. Вершининой

Эрнст Буш, народный артист. Перевод Э. Львовой

Вальтер Фельзенштейн. Перевод Э. Львовой

Курт Пальм. Перевод Э. Львовой

К 65-летию Арнольда Цвейга. Перевод И. Млечиной

Ганс Эйслер. Перевод Э. Львовой

ОВАЦИЯ В ЧЕСТЬ ШОУ

1. ШОУ-ТЕРРОРИСТ

Шоу понимал сам и внушал другим, что если хочешь действительно откровенно высказать свое мнение о чем-то, необходимо сначала преодолеть некий врожденный страх - страх показаться самонадеянным. Он рано обезопасил себя от того, чтобы ему самому когда-либо в жизни кто-либо курил фимиам. (И сделал он это без страха перед славой. Он отдает себе отчет в том, что среди рабочих инструментов частного человека такая важная принадлежность, как рекламный барабан, является совсем не лишней. Он гордо отказался зарыть в землю свой талант.)

Шоу употребил большую часть своего таланта на то, чтобы так запугать людей, что даже ползать перед ним на брюхе они рискнули бы, лишь имея железный лоб.

По-видимому, все уже заметили, что Шоу - террорист. Террор Шоу необычный, и оружием он пользуется тоже необычным, а именно юмором. Этот необыкновенный человек придерживается, судя по всему, мнения, что ничего на свете не следует бояться, кроме спокойного и неподкупного глаза обыкновенного человека. Но уж этого-то опасаться следует непременно. Такая теория дает ему большое естественное преимущество, и действительно благодаря постоянному применению этой теории он добился, что каждый, кто повстречался с ним в жизни, в книге или в театре, абсолютно убежден, что этот человек не мог бы совершить ни одного поступка и высказать ни одного суждения, не испытывая страха перед этим неподкупным оком. В самом деле, даже придирчивость более молодых людей, для которых склонность к нападкам является доминирующей чертой, будет сведена на нет предчувствием того, что любая нападка на Шоу или на одну из его привычек, пусть даже привычку носить какое-то особое белье, кончится для них с их непродуманной болтовней абсолютным провалом. Если к тому же учесть, что именно Шоу разделался с бездумным обычаем говорить вблизи всего, что напоминает храм, не громко и весело, а слабым, приглушенным голосом и что именно он доказал, что к подлинно важным явлениям нужно относиться _пренебрежительно_ (дерзко), ибо только при таком отношении можно добиться настоящего внимания и полной сосредоточенности, - то будет понятно, какой личной свободы он сумел добиться.

Террор Шоу состоит в том, что Шоу объявляет правом каждого человека действовать в любом случае порядочно, логично и с юмором и долгом - делать это даже тогда, когда это кого-то шокирует. Он прекрасно знает, сколько мужества нужно, чтобы смеяться над смешным, и сколько серьезности, чтобы это смешное выставить на всеобщее обозрение. И как все люди, которые стремятся к определенной цели, он знает, с другой стороны, что больше всего отвлекает и отнимает времени некая разновидность серьезности, которая популярна в литературе и больше нигде. (Как драматургу, ему кажется таким же наивным, как и нам, молодым, писать для театра, и он не обнаруживает ни малейшего желания притворяться, будто он этого не знает: он вовсю пользуется этой наивностью. Он дает театру столько развлекательного материала, сколько тот в состоянии потреблять. А он может потреблять очень много. Люди ходят в театр, строго говоря, ради довольно пустых вещей, которые являются серьезнейшим испытанием на прочность для всего настоящего, подлинного, что действительно интересует прогрессивного драматурга и составляет истинную ценность его произведений. Вывод отсюда вот какой: его проблемы должны быть так хороши, что он, раздумывая, может позволить себе совершить грех, и это будет грех, которого хотят люди.)