— Пулеметы в середку обоза, Михал Васильич велел. Сотенного в штаб! — скороговоркой выпалил он.
— Эй, Макарка, солнышко, скоро ль в путь? — крикнули из-под вязов, но парнишки и след простыл.
Бородатые подводчики держались поодаль. Они как неприкаянные бродили туда-сюда, поглядывали из-под руки на небо и особенно часто в сторону Высокого поля. Какая-то мысль упорно занимала их, но она, судя по всему, еще не вылилась во что-то определенное.
— Да чего ждать? — сипло сказал пегобородый. — Вали груз, мужики. Пускай сами и волокут на горбах, а мы — домой. Верно говорю?
— Ве-е-ерно!
Подводчики принялись ловко и споро составлять на обочину пулеметы, ящики с патронами, задымленные котлы. Пегобородый первым прыгнул на телегу, чтобы гнать лошадь прочь от штаба.
— Стой! Сто-о-ой, отцы! — крикнул появившийся в самой гуще подвод высокий, с бритой головой и темными усами вразлет. — Знаю, земля не ждет, впервые своя, не дядина, сами вы подустали, гривастые притомились в походах. А как быть? Ваши сыновья вместе с аша-балашовцами, златоустовцами, стерлитамакцами выступают на подмогу рабочим Оренбурга. Ну, а напрут лампасные из-за Белой, оренбуржцы без лишнего слова встанут рядом с нами. Рука об руку — таков закон пролетарской борьбы!
Мужики поскребли в затылках, понесли военную кладь снова на телеги.
Игнат пробился сквозь толпу, тронул высокого за рукав. Тот, свертывая самокрутку, скосил глаза.
— К вам, из Уфы, точнее — из Москвы.
— Твой мандат… — высокий взял бумагу, прочел: — «Предъявитель сего, Нестеров Игнат Сергеевич, уполномачивается… так… для ведения широкой агитации среди населения Урала за создание Красной Армии. Все совдепы и организации просим…» — он улыбнулся, подал твердую, в мозолях руку. — Михаил Калмыков, начальник боевых дружин. — Он помолчал, приглядываясь. — Какие твои планы? Отдых не требуется?
— Бока отлежал за восемь суток.
— Добро. Поезжай в Ахметку, там нынче запись добровольцев. Осмотрись, помоги с отбором.
Игнат даже покраснел от досады: «Повоевал, называется… Мог бы и не рваться из Москвы!»
— Из каких будешь? — спросил Калмыков.
— Пресненский рабочий, кузнец.
— Во-во, в самый чок! Братва наша, стеклодувы, не перед каждым раскроется… Да, и еще просьба. Ждем пароход из Уфы, с караваном «гостинцев». Обеспечь встречу… — Он уловил замешательство Игната, тихо сказал: — Не кипятись, тишина обманчива. Разъезд за разъездом крадется с юга… Что ж, по-твоему, отдать заводы на поживу казаре? Так, стало быть, обо всем дотолковались. Чуть заминка с подводами — скачи в штаб, к нашим партийным организаторам.
Распахнулась дверь, по ступенькам скатился круглолицый связной, подал Калмыкову вчетверо сложенный листок.
— Телефонограмма из Верхне-Уральска, товарищ командир! — отрапортовал он. — Долгожданная!
— От Блюхера? — просиял Калмыков. — Ну-ка, ну-ка… С колоннами Кашириных выступает под Оренбург, ждет нас. — Он отыскал в толпе сотенного. — Поднимай конницу, едем!
— Слушай, а его… не Василием зовут, Блюхера? — спросил Игнат.
— Василий Константинович, если полностью. А что, знаком?
— Был у меня друг в Москве, ушел на войну три года назад. Не знаю, он ли…
3
Слухи о записи в добровольцы с утра волновали парней окрестных деревень — Ахметки, Павловки, Архангелки. Когда стало известно, что усольские штабные наконец прибыли и сидят в избе-сходне, ребята со всех ног бросились туда. Вместе с другими побежал угловатый, бровастый Кольша Демидов.
— Где записывают? Кто? — запаленно справился он у знакомого павловского подростка.
— А вон сельский комиссар и с ним кто-то еще… Тот пока молчит, а режет под корень дядя Евстигней. Знает, леший, всех наперечет, не хуже табынского попа… — павловский низко опустил голову, чуть не заплакал. — Ну, Митюха тугой на оба уха, а меня за что? Экая важность — недобрал год с четвертью. Я так, сяк — ни в какую… Не суйся и ты — завернет.
— Ну, черта лысого.
Кольша взбил копну соломенных волос, вперевалку зашагал к столу, где под кумачовым лозунгом сидели комиссар Евстигней с добродушно-веселой усмешечкой на губах, два старых солдата и светловолосый, косая сажень в плечах, гость.
— Демидов Николай Филиппович. Знаком с пулеметами трех систем, — сказал Кольша и, опережая коварный вопросец, добавил: — От роду восемнадцать… без четырех месяцев.
— Не пущать! — вскинулся павловский у дверей. — Никаких поблажек, никому.
Читать дальше