Пётр Селезнёв - Южный крест

Жердин остановился. И опять посмотрел на Волгу. Солдат на льду уже не видно. Тюкали, стучали топоры, кто-то весело, складно матерился, неподалеку заливисто и призывно ржала лошадь, а пушки на левом берегу все били, не переставали, и снаряды пролетали в черной вышине уверенно и деловито.

— А что, перейдут, — сказал Жердин. И повернулся к Добрынину: — Ты как думаешь?

— Обязательно перейдут, — заверил Иван Степанович.

И, словно состоялось, решилось самое главное, генерал Жердин заторопился:

— Пошли, пошли.

В просторном блиндаже командующего все так же пахло свежими сосновыми досками, все так же горело электричество. Но дышалось легче, запах сосны веселил и бодрил, а электрический свет казался ярче; лица были оживленными, все говорили и вроде бы не очень слушали друг друга… С мороза лица красные, никто не садился, все переминались, теснотились, поглядывали на Жердина.

Чтобы приказ командующего не застал врасплох, майор Соболевский успел заглянуть в соседнюю комнату и распорядиться. Судя по тому, что командующий не раздевался, не снял папаху, заключил: задержатся недолго. И распорядился он, кажется, правильно. Но сейчас главное было не в этом. Пока стояли на берегу, случилось такое, чего не мог предвидеть даже он, майор Соболевский! Ему только что передали радиограмму. Он прочитал, спрятал в карман. Боялся взглянуть на полковника Суровцева… Как бы все это сделать? Заготовленная фраза, хороший анекдот вылетели из головы, словно не было их.

Как бы это?

Жердин сказал:

— Всем по единой.

Соболевский крутнулся на каблуках: ага!..

Но как же все-таки?.. Да-да: всем подаст сам. А командующему отдельно, — лейтенант Андрющенко. Радиограмму положит под стакан.

А как это будет выглядеть, что подаст не он, не Соболевский? Да нет, все правильно получится: Соболевский угощает гостей на правах хозяина. Лейтенант Андрющенко как-никак имеет отношение к радиограмме. Пусть даже не имеет… Все равно это прибавит торжественности.

Он вернулся ровно через две минуты. С подносом. На нем стаканы с водкой и тарелка с копченой колбасой. Нарезана тонкими ломтиками. Все стояли в тех же позах, что и две минуты назад, — кучно, тесно, и только Жердин немного поодаль, медленно и выжидательно снимал перчатки.

Соболевский глянул, все понял: командующий намерен выпить вместе со всеми и отпустить. Он вдруг по-мальчишески обрадовался, что вот командующий не все знает, может ошибаться. Нынче будет по-другому. И будет вот сейчас. Но вдруг испугался, что, может, и не надо подсылать лейтенанта Андрющенко, не следует подавать на отдельной тарелке… Но было уже поздно переиначивать. Он сказал:

— Прошу!

Кто-то крякнул, кто-то откровенно потер ладони и засмеялся. Все потянулись к подносу, разобрали стаканы и повернулись к Жердину.

Были те секунды недоумения, замешательства, даже испуга, когда еще никто не успел понять, но все почувствовали, что произошли ошибка и неприятность, когда стыдное не прорвалось еще, но подступило совсем близко, вплотную, жарким вопросом: почему?

Командующему не хватило стакана.

Это что?..

И Жердин еще не понял, не осознал. Но перестал снимать перчатку. Дрогнул бровью.

Еще никто не успел понять.

Именно в этот момент вошел лейтенант Андрющенко. Лицо его пылало, на вытянутых руках держал тарелку. На ней бумага и стакан водки. Все поняли, что нет никакого недоразумения, никакой оплошности, дело вовсе не в том, чтобы подать командующему отдельно…

Лейтенант Андрющенко, четко вдавливая шаги, направился к Жердину. А глаза, налитые испугом и восторгом, косил в сторону, на полковника Суровцева. Казалось, не было дела ему ни до кого, существовал один полковник Суровцев.

Воцарилась немая тишина. Был слышен только тугой шаг лейтенанта.

Майор Соболевский стоял ни жив ни мертв и, лишь когда командующий взял стакан и радиограмму, словно пришел в себя: глотнул, хлебнул воздуха. Почувствовал, как кровь хлынула к лицу, мгновенно залила жаром ноги и руки.

— Друзья мои! — сказал Жердин. Помолчал, повторил тише: — Друзья мои.

Лицо его было спокойным, как всегда суровым, и только бумага в руке почему-то дрожала. Да во взгляде прибавилось блеска, словно капнули в глаза по светлой теплой росинке.

— Постановлением Совета Народных Комиссаров Григорию Ильичу Суровцеву присвоено звание генерал-майора!

Вскинулся радостный говор, все потянулись к Суровцеву. Кто-то крикнул:

— Качать генерала!