Пётр Селезнёв - Южный крест

Вот те раз: у комбата Веригина — жена! Ну что же, отлично! И Волга стала, и Костя жив: успели, перелили кровь… Костя заговорил. Про Игнатьева спрашивает. Это надо же — Игнатьев!

От Жердина звонят, зовут, торопят. Спрашивают, нет ли подходящего человека в проводники — потянут через Волгу телефон. Так что веригинский связной кстати.

Добрынин идет на берег по той же самой стежке, что полторы недели назад. И Забелин с ним, как тогда. Идет сзади, почти след в след. Перед спуском к берегу остановились закурить. На крутизне, как тогда, бойцы с лопатами. Должно, увидели двоих в папахах — остановились, подались в сторону, в снег. Точно как тогда. Один сказал:

— Теперь что? Теперь заживем.

Забелин тронул Ивана Степановича за плечо:

— Всем х-хорошо, все радуются, а у меня на душе п-пакость какая-то. Жду чего-то. И ждать вроде неоткуда, нечего, а жду. Словно совершил п-преступление в одиночку, а т-теперь жду возмездия.

— А ты выпей, — простодушно посоветовал Иван Степанович. — Случается — помогает.

— П-пробовал, — вздохнув, признался Забелин. — Водка все-таки не средство.

— А ты еще выпей. На разных, так сказать, этапах водка действует по-разному. Главное, по-моему, тебе не хватает близкого человека… Мужик ты хороший, ничего не скажешь, но комиссар очень уж книжный.

— Это как так?

— Уж очень ты правильный. Это только в книжках комиссары — без сучочка без задоринки. Хоть иконы с них пиши.

— А… Быть п-правильным — моя главная забота, — сказал Забелин. — Я и не ск-крываю. Только в последние дни все чаще приходит мысль, что п-правильность моя не такая уж п-правильная. Вон капитан Веригин или старший л-лейтенант Агарков… Они и водки выпьют, и пошлют под такую м-мать… И навстречу смерти поднимаются п-первыми. Иль вон Коблов…

— Ты знаешь, отчего сие? Они не стараются быть правильными. Просто они такие есть.

— Это так, — согласился Забелин. — Я — стараюсь. До этого к-казалось — мне удается. А сейчас на д-душе скверно, жду какого-то п-приговора. Со дня на день. Честное слово. Как будто суд п-предстоит.

Добрынин помолчал. Потом спросил:

— От жены вестей нет?

— Непрестанно думаю о ней, — признался Забелин. — П-понимаешь, разбираем ли обстановку, п-принимаем ли серьезное решение, иду ли в полк, в батальон, в р-роту — она все время п-перед глазами. Во сне вижу. Как наяву. П-приходит мысль, что люди становятся сумасшедшими вот таким п-путем.

— Интеллигент, — сказал Добрынин. — Самый отъявленный интеллигент. Война и та не может выветрить из тебя…

— Не то, — сказал Забелин.

Спустились вниз, под яр. Весь берег шевелился, перешумливался бодрыми голосами. Под крутояром пылал большой костер, кто-то шарил, обыскивал возле себя карманным фонарем, кто-то предлагал ражим голосом базарного зазывалы:

— Отдаю невладные кальсоны за буханку!

А Волга чистая, белая. Тихая и белая. Похоже — с одного берега на другой расстелили, размахнули скатерть. От самого припая кричат изумленно и радостно:

— Братцы, крыга! Через всю Волгу! На санях можно!

Бойцы перепрыгивают через припай, старательно топают, бьют каблуками — пробуют лед. Один садит пешней:

— Эге-ей! На нее хоть машину загоняй!

А мороз ведет скулы на сторону. Должно, больше двадцати. Возле костра невысокий юркий боец в фуфайке, перепоясанной широким ремнем, ворочает голову из стороны в сторону:

— Эй, связисты, сюда! Я иду передом!

Боец держит багор поперек. Видать, приходилось, понимает. Наверно, это и есть веригинский связной.

Левый берег отбит чернотой. Орудийные сполохи мгновенно вычерчивают ломаную линию пойменного леса, поднимают, откидывают небо, потом гаснут, оседают в темень. Снаряды пролетают высоко, лениво картавят невнятное и бездушное. Возле костра стоит смех, связисты бегом сматывают провод. Двое свалили, бросили наземь бухту бечевы, бегом бросились назад — как видно, за новой ношей. Гришку Семина, который шел проводником, окружила тесная кучка; там громко, наперебой спорили, кто-то размахивал руками:

— Приказано идти, мы пойдем! А ежели свербит, не вяжись! Так-то!

И голос Гришки:

— Смелей, ребята, я иду передом!

Двое бойцов кинули еще одну бухту бечевы; к самому припаю по одному, по двое торопились, несли подтоварники. А сердитый начальственный голос покрикивал:

— Долготьё! Кому сказано — долготьё!

Полковник Забелин тронул Добрынина за рукав:

— Зачем это?

— Набрасывают легкий мост. Чтоб, значит, наледь не помешала. Понимаешь? Готовят дорогу.