Иван Виноградов - Подробности жизни

В одном месте Сорокин переступил через какой-то бугорок и оглянулся. Собственно говоря, не вполне переступил, а и наступил на него и только потому оглянулся. И увидел солдатскую шинель под растертым ногами снегом.

Остановился.

Следом за ним шел Джафаров, который тут же молча обрадовался остановке, а последним шествовал до половины невидимый из траншеи Рылов.

— Человек там, по-моему, — сказал Сорокин.

— Какая человек? — проявил обычную непонятливость Джафаров.

— Труп в траншее, — пояснил Сорокин. — Выбросить бы его на бруствер, чтобы ногами не топтали.

— Иди, иди, ничего там нет! — легко и откровенно соврал Рылов. — Отстанем от взвода — вот и все. Нас же потом ругать будут. Тут другие обязаны следить. Нам надо беречь силы.

Если бы Сорокин стал настаивать, Рылов наверняка продолжил бы свои неопровержимые доводы. Но Сорокин только вздохнул: «Вот как теперь стало!» — и пошел дальше. Он даже готов был поверить Рылову, что никого и ничего там нет, и только нога его своей первобытной чуткостью и памятью все еще помнила, все еще напоминала, что наступала на человека. Потом возник — и долго не удавалось отвязаться от него — такой вопрос: как этому человеку пришлось умирать? Сразу или медленно? От осколка или от полного истощения сил? И сколько же он успел всего передумать, если умирал медленно? За что так? И здесь, и в городе…

В Ленинграде, говорят, начали ездить по улицам грузовики — собирают замерзших покойников. Набрасывают их в кузов, как дрова, и везут на кладбище, где работают экскаваторы с бывших строек. Людям из похоронных команд выдают, говорят, по сто граммов водки — прямо как на фронте во время боевых операций…

Сорокин еще раз оглянулся зачем-то назад. Джафаров немного приотстал. Рылов шел на шаг от него, заметно возвышаясь со своим сидором над неглубокой траншеей.

«С такими мешками тут и не развернешься, — начал Сорокин, подобно Рылову, придумывать оправдательные мотивы. — Остановишься — и всех других остановишь. И насчет того, что силы надо беречь, — тоже правильно. Надо. Не для себя лично, а для дела… Для себя-то, будь моя воля, сел бы я сейчас где-нибудь в затишке — и все, и ничего мне больше не надо. Посидел бы, отдохнул — тогда уж другое дело. Тогда можно и дальше идти и все, что полагается, делать. Без дела-то все равно не проживешь — ни тут, ни в другом каком месте… А насчет этого парня — может быть, на обратном пути, когда от мин освободимся… И силы можно будет не так беречь… Может, тогда мы и приберем тебя», — пообещал Сорокин покойнику в траншее.

Он не то чтобы очень поверил в свое обещание, но отложил дело до будущих времен и, стало быть, мог о нем пока что не думать.

В первой траншее их встретил ротный командир.

— Ну, наконец-то! — ворчливо обрадовался он. — Матюх, ко мне!

Он повел сержанта, все еще заменяющего командира взвода, куда-то влево, и Сорокин слышал:

— Значит, так. Твой участок — река, где вчера Фатеева потеряли. Сделать все аккуратненько…

Оказывается, пришли на вчерашнее место, а Сорокин за своими раздумьями ничего и не заметил. Он, правда, и не старался все время определяться на местности, поскольку шел в общем строю и впереди были командиры, но все-таки удивился, что какая-то часть дороги выпала у него из внимания.

Пока начальство уточняло на местности участок минирования, Сорокин снял со спины мешок и приткнулся у двери какой-то земляночки. Немцы все время постреливали, но пули пролетали поверху, никого здесь не волнуя. В траншее пуля не страшна. Сюда только мина может залететь, да и то не часто. В стабильной, установившейся обороне пехота живет без больших потерь. Она только устает, паршивеет от долгого сидения в окопах, изматывается душевно. Передний край утомляет, даже если на нем одну только ночь проводишь. Он все время вытягивает что-то из человека — постепенно, по одной жилочке. Со временем человеку становится невмоготу, ему просто необходимо хотя бы ненадолго уйти отсюда, отдохнуть где-нибудь в тишине и без напряжения. И тогда, если имеются резервы, происходит смена.

Сорокину вспомнилась сегодняшняя колонна пехоты, что долгое время скрипела снегом и позвякивала разными военными железками, тяжко топая вслед за саперами. Видимо, шла кому-то на смену. Но хотелось думать, что это накапливаются силы для нового наступления — более серьезного и основательного, чем прежнее, то есть уже без осечек. В этом теперь главное. Потому что от многих неудач может обессилеть надежда, а без нее — куда же?..