Иван Виноградов: В центре Европы["Аврора", 1985, № 7]

«…И оглядел человек всю свою прожитую жизнь, всю свою пройденную дорогу, и увидел позади непрерывный труд и всплески различных надежд, которые то сбывались, то забывались. Как далекое эхо отозвалась в душе давно отзвучавшая юность, совпавшая по времени с войной и Победой, тихо и сладко напомнили о себе радости молодой любви, еще раз печально попрощалась с человеком любовь несбывшаяся, потом замелькали какие-то нудные хлопоты о жилье, мебели, вещах — и все это тоже, как ни суди, было необходимо. Увидел он далее, поразмыслив, что у него теперь все есть — и дом, и достойная биография, и собственное уважение к своему прошлому, да и за детей своих ему не стыдно — все они устроены, приучены к работе, живут уже своей собственной жизнью, продолжая его жизнь.

Чего же ему не хватает, чего недостает?

Думал-думал человек — и понял: все меньше остается у него будущего. Когда будущего осталось совсем чуть-чуть, он позвал к себе детей своих и спросил сына:

— Скажи честно, всегда ли ты бывал доволен своим отцом?

— Я всегда гордился тобой, — ответил сын.

Спросил человек дочь свою:

— А ты, дочка, не в обиде на отца своего?

— Если бы отцов выбирали, я выбрала бы только тебя, — ответила дочь.

Отпустил человек детей и спросил самого себя:

— А ты сам доволен собой, старина?

И не сразу сумел ответить.

Вроде бы не за что было всерьез упрекнуть себя, ибо не бездельничал и не прятался от трудностей и опасностей ни на войне, ни после нее, не бражничал и не распутничал, не крал, не убивал, не злоупотреблял пусть небольшой, но все же принадлежавшей ему властью, всегда старался честно сделать то, что надлежало сделать.

Не в чем ему себя упрекнуть — и все-таки трудно ответить.

Мы старались сделать все положенное, недоедали, недосыпали, жизней своих не жалели, но далеко не все в сегодняшнем мире выглядит так, как мечталось нашему поколению на прекрасной волне Победы. Но волны никогда не останавливают своего движения, не задерживаются в одной точке, и с гребня восторга и мечты ты неизменно опускаешься в долину повседневных трудов и забот…

Так что же я скажу себе сегодня?.. Что?..»

Глеб Тихомолов передохнул от непривычно длинного, с размаху написанного пассажа (обычно он писал кропотливо-медленно) и не без интереса прочитал излившееся на бумагу, заменяя на ходу отдельные слова, но все еще сохраняя в душе подъем и как бы оставаясь на той, высокой волне… Начал он писать без какого-либо предварительного замысла, как бы сама собой появилась первая элегическая фраза и дальше уже пошло ее развитие и разветвление, и стало возникать что-то похожее на притчу. В ней, пожалуй, могли бы узнать себя люди военного поколения, ровесники и современники автора. Сказать свое, пусть немногое, о своем поколении — в этом Тихомолов видел свой долг и предназначение: и тогда, когда робко пробовал силы в стихах и прозе, и теперь, когда его перо вроде бы обретало некоторую уверенность — дай бог, чтобы не с опозданием! Потому что жизнь его поколения явно подходила к концу и неизвестно было, кому сколько еще осталось пробыть на земле. Совсем недавно сын Иван привез из Сибири очередное печальное известие: умер Николай Васильевич Густов, сапер и гидротехник. На стройке произошла авария, и он, конечно, бросился выручать всех, восстановил какую-то нарушенную коммуникацию, а сам схватил двустороннее воспаление легких… В общем, нет больше Николая Густова, не получишь от него письмеца, не съездишь к нему на стройку.

Решил сообщить об этом фронтовику — ленинградцу Диме Полонскому — на фронте они были с Густовым неразлучными друзьями. В мастерской Полонского, где у него проходила теперь, по его словам, большая и лучшая часть жизни, никто к телефону не подошел. Позвонил домой. Ответила Светлана, дочка Полонских, художница, как и отец. Ответила грустно: «Дмитрий Александрович в больнице, мама с ним». Светлана рассказала, что все эти годы Полонский запойно работал, часто бывал раздражителен и вот после какого-то бурного обсуждения в Союзе художников сорвался. Подозревают инфаркт. В мастерской остались недописанные работы…

А Николай Густов оставил своим сыновьям недостроенную плотину…

После таких-то известий Тихомолов и написал эти свои две странички о прощании отца с детьми…