Михаил Савеличев: Червь времени (Подробности жизни Ярослава Клишторного)

Осень длилась вечность, и это было прекрасно.

Зима, лето скучны - только мороз, только жара, словно идеальные добро и зло, без полутонов, без переходов, без дьявольской смеси характеров, без перчинки споров, лишь уныло-постное благодушие тихого семейного счастья, воскресного огородничества, да экранных вечеров в обществе говорящих голов, стучащих вязальных спиц и наскучивших непонятных книг.

Весна, конечно, интереснее, как интересен сам процесс изживания жизни, когда ты точно знаешь, что тебе когда-нибудь стукнет лет тридцать-девяносто, что промерзшие черные деревья распустятся новой ярко-зеленой листвой, за школой наступит пора университетов, а на улице с каждым днем будет все теплее и суше.

Это подъем, взгроможденный перед тобой фактом собственного существования, ты словно альпинист, включенный в бесконечную связку бредущих к вершине людей, опутанный, прикованный к ним тысячью веревок и карабинов, и как бы ты не старался оттуда вырваться, остановиться, сесть на каменистый склон и, жуя травинку, просто посмотреть на безумие со стороны, все равно ничего бы не получилось, потому что рядом с тобой бредет самый безжалостный надсмотрщик - Время, подгоняющий тебя черной плеткой страха смерти и забвения.

Господи, какие мы все наивные - идем по рассыпающемуся от тяжести тел и накатывающего сверху жара, изъеденному солнцем и водой льду, вперед, через грязь, лужи, отвратную кашу прошлогодней листвы к лелеемому отпуску или каникулам, и считаем, что это и есть жизнь, что уж теперь-то нас ждут исключительно цветение, бодрость, купание в реках. А хитрое Время сменяет кнут на большущий пряник, и вот мы уже на вершине, спуск с которой отныне есть личное дело каждого.

Поэтому осень честнее и свободнее. Она никуда не заставляет ползти, карабкаться, никого не подгоняет и не вздыбливает новых вершин. В ней есть и лето, те самые деньки, когда набранная скорость жаркого движения августа выносит из условных календарных рамок солнечные деньки и зелень, но потом инерция затухает, ей на смену приходит тепло разложения, где уже нет места изумрудному и бирюзовому, запахам травы и асфальта, а только растекаются по влажному листу непогоды акварельные оттенки от желтого до красного, а глубокая и холодная синева венчает ледяную свежесть утра и дым костров.

Есть в осеннем ландшафте уголки зимы, сыплющей в самом конце ноября мокрым снегом на черную землю с редкими волосками увядшей травы; белыми паутинами мерзлых луж; последними мокрыми и страшными в своей окончательной смерти листьями; плотными и тяжелыми от воды снеговиками, грязными, унылыми - преждевременные и незаконные плоды породившей их осени. Но на этой линии от горной вершины до ее подошвы порой верх берет нежданная весна с дождями и оттепелью, сильным ветром и белоснежными кучевыми облаками, но только лишь для того, чтобы оттенить гордое умирание, холод, истощение и приходящую вслед за расточительным богатством голодную свободу.

За все это время прошли сентябрь и часть октября, если календарные вешки еще имеют какое-то значение. Тепло бабьего лета осталось в невообразимой дали, и он теперь в полной мере наслаждался всеобщим угасанием, тоскливыми ливнями, растущей ночью и лужами. Но осень не приедалась, ее хотелось все больше и больше, чтобы дождь моросил постоянно, именно моросил - уныло, безысходно, раздражающе, повисая на лице и шапке, проникая какими-то путями под анарак, делая влажной рубашку, тихо и усыпляюще стуча в окна.

Он сидел на зеленом макете броневика с полосы препятствий, что за плацем, обозревал расчерченную уже почти смывшейся белой краской ровную асфальтовую площадь для редких парадов и отработки строевых упражнений, краснокирпичную громаду казармы за высокими мокрыми и голыми липами, длинное приземистое здание учебных классов с прячущимся там скелетом Т-62, в котором при желании можно было отыскать многочисленные солдатские "нычки" со спрятанными банками сгущенки и джема.

Ему сейчас не хотелось ни грозы, ни сильного ливня. На них хорошо смотреть дома, сидя на широком подоконнике, обхватив колени и выключив везде свет, привалившись виском к дребезжащему, холодному и почему-то мокрому стеклу, наблюдая то за клубящимися тучами, то за домом напротив, то за отражением в грозе своей собственной физиономии. В такую непогоду не то что бегать, в школу идти не хочется. На счастье дождик сейчас именно такой, какой он и желал, но в этом не было его заслуги, так как над погодой он не имел власти, просто повезло.