Иван Виноградов - Подробности жизни

Это была истинная правда: мама поддержала бы Тоню и порадовалась в душе за сына. Хотя он и не стал от этого назначения настоящим инженером, но должность-то была все-таки инженерская, и ее можно исполнять в белой рубашке, при галстуке… Заветная мечта матери! Заветная и не сбывшаяся при жизни, как, впрочем, не сбываются и многие другие материнские мечты, касающиеся сыновей… Дальше: хотя Виктор и не догнал некоторых особо преуспевших школьных своих товарищей (тут всегда недосягаемо высился перед ним и перед Екатериной Гавриловной Юрка Тухтанос… то бишь давно уже Юрий Антонович Тухтаносов, доктор загадочных наук), то все же поднимался теперь на какую-то новую ступеньку жизни.

Да, мать была бы довольна, это точно.

А вот насчет «своего положенного места» Виктор все еще сомневался и до сегодняшнего дня. Не чужое ли оно в действительности? Не со своего ли истинного ушел? Не слишком далеко ушел, но все-таки дернулся, рванулся в сторону, забыв свои уверенные речи о первостепенном и высоком звании, о чистой и честной жизни рабочего человека…

Как раз в эти дни встретился ему и Юрий Тухтаносов. Виктор шел после смены по улице, погруженный в свои новые думы, а к тротуару буквально притерся колесами новенький темно-вишневый «Москвич» в экспортном варианте. С мягкой деликатностью щелкнула дверца, и хорошо знакомый голос позвал: «Садись, Виктор, подвезу!»

Виктор сел с какой-то непонятной и незнакомой прежде самому осторожностью. Все-таки давно не видались, успели поотвыкнуть друг от друга, а тут еще этот «Москвич» и сам Юрий, весь какой-то новый, весь в замше, за рулем собственного автомобиля…

Разговор наладился не сразу. Сначала обменялись традиционными вопросами о жизни, о семье, потом помянули своих рано ушедших матерей, которые так мечтали о лучшей, не похожей на их собственную, жизни для своих сыновей. Сами-то они не много могли дать сыновьям, даже не имели возможности встретить их после школы и накормить, зато они не уставали гнать по полторы нормы для страны и твердо верили, что страна тоже не забудет их сыновей. Они делали таким образом капиталовложения в будущее своих сыновей… А мальчишки тем временем с легким желудком носились по дворам и закоулкам, и все блага им заменяло ощущение полной свободы, отсрочка домашней зубрежки. Особенно не любил домашних заданий Юра. Виктор нередко подсказывал или показывал нынешнему доктору наук решение задачки, и тот быстренько, до начала уроков, переписывал его в свою тетрадку, избегая «двойки». На уроках тоже Виктор подсказывал.

Великой загадкой (особенно для Екатерины Гавриловны) — были последующие успехи Юры. «Как же так вышло, — не понимала Екатерина Гавриловна и пеняла своему сыну, — как же так вышло, что ты отстал от него? Спросил бы хоть у него, как он сумел-то?»

Виктору и самому любопытно было, но, сколько ни встречались они с Юрой, спросить не мог. Было как-то неловко, хотя и не поймешь почему.

Он и сейчас, в автомобиле, вспомнив тот давнишний материнский совет, незаметно усмехнулся про себя, пожалел о чем-то давнишнем, миновавшем — и вдруг преодолел себя, спросил, каким образом складывались у Юрия его отношения с наукой, как он отважился на такой выбор, с чего начинал.

Юрий глянул на него сбоку, призадумался и не поспешил с ответом. Потом впереди обозначился довольно сложный перекресток, который потребовал от начинающего водителя предельного внимания. Только на прямом и спокойном участке улицы Юрий заговорил:

«Если бы мне задали этот вопрос на какой-нибудь пресс-конференции, я уже давно бы на него ответил. Но ты меня слишком хорошо знаешь, и с тобой всякие экспромты и шуточки не пройдут. Потом… Мы ведь только делаем вид на этих самых пресс-конференциях, что все в жизни понимаем, что свою судьбу строили сознательно и целенаправленно, тут же припоминаем или придумываем подходящие примеры и случаи, а на самом деле и сами не всегда знаем, почему вышло так, а не иначе. Ты помнишь, что никаких особенных талантов за мной не замечалось — ни на уроках, ни в каких-нибудь там кружках. Я долго не мог решить даже, кем стать. В детстве мечтал работать на ткацком станке, чтобы заменить мать, когда она состарится и устанет. Когда она заболела, я даже во сне видел себя врачом. После смерти матери медицина потеряла для меня всякий авторитет и смысл, да и то — ведь не в медицинский мы с тобой ходили поступать, а в политехнический. Наконец поступил в университет. Там стало посвободней, чем в школе, домой мне торопиться не к кому было, и я запоздало набросился на книги. Не на учебники, а на те, что поинтересней. Набросился, как на хлеб после блокады, и чем больше узнавал, тем хотелось узнать еще больше. Книжный мир, может быть, самый богатый из всего, что существует на земле. В нем если что и повторяется из века в век, то всегда в новом, и чуть неожиданном, освещении. Словом, это спираль, спираль познания и опыта, которая уходит в беспредельность — и туда же уводит нас… Итак, я выискивал в книгах то, что поинтереснее и позагадочнее. Нераскрытые тайны погибших народов. Следы древних цивилизаций и космос. Новейшие открытия физики и генетики, экспедиции этнографов в Южную Америку к диким племенам, и так далее. Не брезговал я ни научной, ни просто бредовой фантастикой, изучал Библию. Все это настраивало меня на какой-то особый лад, я фантазировал и бредил, пытаясь соединить прошлое с будущим. Соединить самим собой… ну, примерно, как на фронте связист зажимал в зубах концы проводов… Да, вот так и было на грани бреда. Потом встретился с Дедом, о котором я тебе как-то рассказывал. Попал на его лекцию, послушал — и уже пошел за ним безоглядно. Его очень интересовало будущее, он занимался, в частности, прогнозированием, умел извлекать пользу и смысл даже из очевидных глупостей, так что обнаружил какой-то смысл и во мне. Он называл это нестандартностью мышления. Я-то думаю, что ему просто необходим был в то время надежный помощник-единомышленник, но, может быть, действительно, и нестандартность заметил. А я мобилизовал тогда всю свою старательность и исполнительность, стал смотреть Деду в рот… и едва не был изгнан. «Мы исходим из того, что будущее у нас счастливое, — как-то завел Дед такой разговор. И быстро спросил: — Возможен ли там несчастливый человек?» — «Нет, невозможен», — ответил я с услужливой уверенностью. «Оценка — ноль», — сказал Дед. И устроил мне настоящий экзамен. «Сохранится ли в будущем зло? Каким будет добро без своего извечного антипода? Не потеряет ли оно свою благородную воинственность? Сохранится ли семья в ее нынешнем виде?..» Я тут мобилизовался, проявил «нестандартность мышления», и Дед все же оставил меня при себе. Через три года я написал, не без его подсказки, первую свою самостоятельную работу. Ну а когда сделаешь первый самостоятельный шаг, дорога сама поведет тебя дальше».