Георгий Цицишвили - Любовь поры кровавых дождей

— Какой еще там альбом, Чигирин?

Действительно, что за альбом мог принести Чигирин, чтобы заинтересовать меня в столь неурочное время?

— Старинный грузинский альбом с портретами.

Неведомая сила приковала меня к месту. Несколько мгновений я колебался. Потом, дрожа то ли от холода, то ли от нервного перенапряжения, я вышел обратно в сени и открыл наружную дверь. «Если Нина подождет меня еще минуту-другую, ничего страшного не произойдет», — подумал я.

В дверях стоял Чигирин с какой-то объемистой книгой в черном переплете. Я взял у него книгу. Попросил, чтобы он подождал меня в сенях, а сам вошел в комнату. Вывернул фитиль лампы.

Нина сидела в постели. Я старался не глядеть на нее, чувствовал себя виноватым, но слова ведь здесь не помогут, подумал я, лучше поскорее закончить с Чигириным.

Этот проклятый альбом… он был большой и довольно толстый.

Я раскрыл его наудачу. Из альбома смотрело на меня типично грузинское лицо. Мужчина в черкеске с золотыми погонами на плечах. Его широкую грудь украшали ордена и медали. Под портретом была четкая надпись:

«Георгиевский кавалер, флигель-адъютант Его императорского Величества, князь Порфирий Заалович Баратов».

Я начал быстро перелистывать альбом. Было вне всякого сомнения, что на рисунках, с удивительным искусством выполненных акварелью, изображались грузины! Альбом по виду был довольно старый. По моему предположению, он относился к концу первой половины прошлого столетия.

Этот странный альбом, свидетель седой старины, так завладел моим вниманием, что мне неудержимо захотелось рассмотреть его более детально.

Я мельком взглянул на постель: Нина лежала повернувшись к стене, натянув одеяло до подбородка. Я чувствовал, что она была обижена…

Будь я проклят! Разве можно променять такую божественную женщину на какой-то старый хлам! Но такой уж у меня дурацкий характер, что любая мелочь из жизни моего народа, из его прошлого, заставляет меня забыть и самого себя, и весь свет…

А в дверях меня ждал человек…

— Нина, прости, я вернусь сейчас же, сию же минутку!..

Я схватил лампу, выскочил в коридор и побежал по лестнице, увлекая за собой Чигирина.

Наверху была незапертая комната, туда я и решил зайти с Чигириным, — не к себе же, черт побери, его вести!

Я положил альбом на стол и с благоговением начал его листать.

…Да ведь это Пушкин, вступление к «Руслану и Людмиле»! А чуть ниже я прочел чье-то обвинение против самого себя:

«Поскольку грузинским не владею, слагаю вирши русским языком».

Каждую страницу украшал акварельный рисунок. А под рисунками — одна-две стихотворные строфы. Каждое такое стихотворение представляло собой пародию на то или иное известное произведение Пушкина. То были шутливые строки, эпиграммы, сатирические куплеты.

Некоторые рисунки запомнились мне на всю жизнь.

На одном из них был изображен лысый мужчина с продолговатым лицом, с лунообразными бровями, в сенаторском одеянии. Внизу было написано:

«Строитель Москвы после пожара 1812 года, его сиятельство тайный советник Димитрий Цицианов».

Множество орденов украшало его грудь. А из карманов его расшитого золотыми галунами кафтана выглядывали знаменитые здания Москвы.

На другом рисунке — знакомое лицо генерала Петра Багратиона. На его горбатом носу сидел крошечный человечек, и сердце его было пронзено волосом из бакенбарда Багратиона. В человечке без труда можно было узнать Наполеона.

Со следующего рисунка глядела красивая пожилая дама в грузинском национальном головном уборе, так называемой чихтикопи. Она сидела на тахте и обеими руками, как на подушки, опиралась на двух бородачей в грузинских же куладжах.

«Царица Мариам и два ее брата, министры грузинского царского дома князь Эдишер и Теймураз Цицишвили», — гласила подпись.

Всего в альбоме было около ста рисунков.

Кого только здесь не было из старинной грузинской феодальной знати: фрейлина Анастасия Эристави, обер-камергер русского царя Баадур Амилахвари, обер-гофмейстер Багратион-Мухранский, воспитанник петербургского пажеского корпуса Ростом Шервашидзе, ротмистр Преображенского полка Евграф Дадиани, полковник гвардейской артиллерии Свимон Гуриэли, крестник императрицы Екатерины и императора Александра I — Александр Чавчавадзе, чиновник особых поручений по внешним делам Папуна Церетели и многие другие…