Георгий Цицишвили - Любовь поры кровавых дождей

ПОСВЯЩАЮ

героическим советским женщинам, участницам Великой Отечественной войны, чей могучий дух, пламенное сердце, преданность Родине и высоким идеалам всегда будут жить в памяти народной как воистину бессмертный пример невиданного мужества, неугасимой веры и беспредельной любви к своему великому отечеству.

…Впервые я встретил его на Волховском фронте.

Это было тяжелое время.

Догорал август сорок второго года, дымный, кровавый август, предшествовавший памятной Синявинской операции.

Ленинградский и Волховский фронты готовились тогда к первой попытке прорыва блокады.

Представить всю сложность и трудность подготовки наступательной операции крупного войскового соединения может лишь тот, кто непосредственно участвовал в подобных делах. Только тому известно, только тому понятно, сколько сил и умения, сколько энергии и знаний требуется для успешного завершения этого сложнейшего процесса, какие суровые испытания предстоят каждому воину, начиная с генерала и кончая простым солдатом. Подготовка к наступлению поистине дело не менее тяжкое, чем самый кровопролитный бой, чем ожесточенная рукопашная схватка.

Именно такие напряженные дни переживал в ту пору и наш артиллерийский полк Резерва Главного Командования.

Однажды ранним утром я направился в штаб армии для уточнения боевой задачи полка в предстоящей операции, и, как всегда в таких случаях, были у меня также мелкие поручения.

Штаб армии располагался в густом сосновом бору.

Служебные и жилые землянки были вырыты на значительном расстоянии друг от друга, поэтому полевое управление штаба занимало огромную территорию. По этой-то территории я и бродил в поиске нужных мне отделов.

А знаете ли, как трудно найти нужный вам отдел или войскового начальника в полевом управлении армейского штаба? Можно часами ходить вокруг землянки, которую ищешь, и не подозревать, что она у тебя под носом.

И спросить-то нельзя: можно вызвать подозрение, и вместо ответа сдадут тебя с рук на руки патрульным. А те начнут «устанавливать» не спеша твою личность; в итоге пропадет если не весь день, то полдня по крайней мере.

Извивающиеся и переплетающиеся тропинки можно было различить лишь по более сухой и притоптанной траве. Вдоль тропинок кое-где торчали фанерные стрелки-указатели с сокращенными названиями отделов и подотделов штаба или же фамилиями начальников военно-полевых управлений. Так что разгадать эти «иероглифы» непосвященному человеку было почти невозможно.

До сих пор помню, как искал я местонахождение армейского отдела снабжения горючим, чтобы получить дополнительный лимит на бензин. Несколько раз обошел я какую-то землянку, над входом в которую красовалась табличка, в точности такая, какие бывают на могилах. На этой табличке красным карандашом были выведены три буквы: «ОГС». Оказалось, что именно сюда надо было мне зайти, но узнал я об этом лишь с помощью одного сердобольного майора, который, сжалившись, разъяснил, что ОГС означает Отдел горюче-смазочных материалов, который мне-то как раз и был нужен.

Но разве так легко встретить сердобольных людей среди штабистов крупного войскового соединения! Большинство штабников с папками в руках проносились мимо с такими хмурыми и неприступными лицами, что вряд ли нашелся бы храбрец, который отважился бы остановить кого-нибудь из них и задать вопрос. Вечная спешка и тяжкое бремя ответственности сделали их неразговорчивыми и замкнутыми.

В полной растерянности стоял я на пересечении двух наиболее широких и утоптанных (следовательно, главных!) тропинок, решив подождать, авось появится какой-либо командир с артиллерийскими знаками различия, и у него узнать нужные мне сведения.

Вдруг метрах этак в двадцати от себя я заметил прислонившегося плечом к стволу высокой сосны рослого командира. Он стоял у края тропинки, держа перед собой раскрытую карту.

Я несмело приблизился к нему и присмотрелся. Странно, но в его облике почудилось мне нечто знакомое.

Он внимательно разглядывал полевую карту и что-то помечал на ней.