Георгий Марков - Моя военная пора

В моей родословной не было ни генералов, ни адмиралов, но когда я охватываю мысленным взором ушедшие поколения, то отчетливо вижу, что биографии многих моих родственников самым неразрывным образом связаны с военной историей нашей Родины.

Их жизни вошли в историю Отечества нерасторжимо. Вынь из российской истории миллионы жизней подобных простых людей, и от истории ничего не останется. История в целом может быть в отдельные этапы значительной, или менее значительной, или даже совсем обычной, но есть в ней одно обязательное свойство: она подобна реке — течет, и нет у нее обозримого конца. Она вечна.

К сожалению, сейчас, когда я сам уже немолод, я с горечью сознаю, что многого из жизни своих предков, своих старших не знаю. Вовремя не расспросил, не разузнал, а потом оказалось поздно. Ушли люди и, уходя, унесли с собой невозвратно свой неповторимый жизненный опыт, в котором бесспорно было немало такого, что проливает свет не только на жизнь отдельного человека, а высвечивает время, выкристаллизовывает эпоху.

Самое раннее, что вспоминается мне, когда я пытаюсь восстановить факты из военного прошлого моей родословной, — медаль. В глазах всплывает круглая, черная, с сизыми подтеками, тяжелая на вес медаль, с шершаво выпуклыми четко отлитыми мастерами литейного дела загадочными словами «За Плевну!».

Вполне допускаю, что медаль была несколько иной или совсем другой, и меня знатоки могут уличить в неточности, но память рисует ее именно такой, и мне не хотелось бы поправлять свою память. Медаль принадлежала родному брату моего деда Фрола Максимовича Ивану Максимовичу. Он был средним братом среди трех братьев Марковых, прозванных Бугорскими. Прозвище, ставшее одно время у моего деда и отца постоянной приставкой к основной фамилии, имело очень простое происхождение: в деревне мои предки жили на бугре.

За белые волосы на голове и такую же белую пухлую бороду на селе звали Ивана Максимовича Маркова-Бугорского Солдат-серебрян.

Вместе с женой Солдат-серебрян жил в церковной сторожке, исполняя обязанности сторожа церкви и трапезника.

Все односельчане уважали стариков за тихий, кроткий нрав и доброту к людям. Что касается самого Солдата-серебряна, то им втайне гордились. Он многие годы служил в армии, участвовал в освобождении «братушек», как в просторечии называли болгар, долгие годы единственный в селе имел медаль, которую, кстати сказать, осмотрели и ощупали все жители села.

О Солдате-серебряне заботились не только родственники и верующие, посещавшие церковь, но и все «общество» — все мужчины и женщины, старые и молодые. В прежнее время староста, а в советское время председатель сельского Совета следили за тем, чтоб Солдат-серебрян имел дрова, хлеб, картошку, молоко, чтоб по субботам соседи приглашали старика и старуху в баню помыться, попарить старые кости. Все это так вошло в обычай, что не требовало каких-то особых напоминаний.

Иногда в зимние морозные дни мы, ребятишки, катавшиеся с косогора у церкви, набивались в избушку Солдата-серебряна, чтобы погреться и еще разок посмотреть загадочную медаль, которую старый воин хотя и бережно хранил на божничке возле икон, но посмотреть давал охотно.

Не раз мне приходилось слушать рассказы Солдата-серебряна о своей службе. Правда, в отличие от многих людей, прошедших военный путь, Солдат-серебрян не любил рассказывать о себе.

— Лихо было! Лихо! Двадцать годов солдатскую лямку тянул. Вишь вон спина-то до сей поры, как плаха, не гнется, — говорил он. И действительно, до самых последних дней жизни он ходил, как на параде, развернув плечи и выпрямив спину, держа голову подчеркнуто прямо.

Но иногда, уступая настойчивым просьбам ребятишек, Солдат-серебрян начинал рассказывать о том, как «бивали наши расейские солдаты турку под Плевной».

И тут мы все затихали. Непривычно и завораживающе звучали названия болгарских городов, фамилии и звания русских генералов, имена турецких пашей.

Солдат-серебрян уж если начинал рассказывать, то рассказывал с увлечением. Он вставал из-за стола, выходил на середину избы, а ребятишки, еще плотнее прижимаясь друг к другу, втискивались в углы.

Старый воин не только рассказывал, а непременно показывал, как приходилось сидеть в секретах, брать «турку» в плен, орудовать штыком. На нас, ребятишек, эти рассказы производили незабываемое впечатление, и потом в своих играх у речки в кустарниках мы все это старались воспроизвести.