Иван Меньшиков - Полуночное солнце

— В гости к тебе, Тепан, приехал, — сказал он важно. — Узнал, что тебе скучно одному, вот и приехал.

— У меня баба хворая, — сказал почему-то Тёпка, — ее бы на факторию отправить. К доктору…

— Так, так, — одобрительно покачал головой Яптэко. — Когда я был единоличником, у меня часто же брюхо болело.

— А теперь? — с надеждой спросила женщина.

— Теперь я колхозник, — сказал Яптэко, — у меня есть такое стекло цвета белее белого, и оно называется градусник. Это очень важная и дорогая штука, и как только у меня начинает что-нибудь болеть, я кладу эту штуку под мышку, и вмиг всю болезнь снимает.

— Ишь ты, — с уважением сказал Тёпка, — богатые же теперь колхозники пошли.

Яптэко нахмурился. Он подозрительно посмотрел на Тёпку и сердито сказал:

— Не веришь! Думаешь, только Солиндер и богач на свете!

— Что ты, что ты! — примиряюще сказал Тёпка. — У него олешки русского бога. Чужие…

— Вот видишь, — спокойно улыбнулся Яптэко и достал из сумки латунную трубочку.

Пламя костра отразилось на градуснике. Осторожно держа его двумя пальцами, Яптэко подал градусник больной женщине.

— Под руку его положи и не шевелись, — важно сказал Яптэко. — Если не поможет, то самую сильную науку придется применить. На факторию, к примеру, ехать.

— Спасибо тебе, — сказал Тёпка.

Яптэко налил в поставленную на латы чашку спирту и принес мяса с нарт.

— Пей, Тепан, — сказал он, — у нас в колхозе все есть. Что нам градусник! У нас каждый пастух имеет по биноклю, чтобы глаза далеко видели, сапоги, шляпы, а один бригадир — даже граммофон и фотоаппарат.

— Что такое фотоаппарат? — почтительно спросил Тёпка.

— Не знаю, — смущенно признался Яптэко, — думаю, олешков им лечат, прививку делают. А может, что и другое.

— Ишь ты! — сказал Тёпка задумчиво. — А я батрачу.

«Ну и хитрый же человек! — подумал Яптэко. — Стал хозяином, а называет себя батраком». И чтобы Тёпка вел себя простодушно, Яптэко налил ему еще чашку спирту.

Тёпка выпил ее и забыл о стаде. Лицо его, покрывшееся потом, покраснело. Но, даже опьянев, он не забывал о своей жене. Он посматривал на нее, лежащую в полутьме на шкурах, и шептал:

— Ой, баба, баба!

— Вылечится твоя баба, — сказал Яптэко, — я это очень хорошо знаю. У нас в колхозе…

И Яптэко начал рассказывать о своем колхозе. Все богатства великого Нума, все богатства русского бога были, по мнению Яптэко, лишь жалким подобием колхозных богатств.

— Что такое есть жизнь? — спрашивал Яптэко, поднимая палец. — Жизнь — это наш колхоз «Нгер Нумгы». Понял?

— Худо же, однако, понял, — сказал Тёпка Ханзеров. — Хорошо, говоришь, у вас живут все, а колхоз маленький…

Яптэко обиженно замолчал. Он выпил вина, основательно закусил свежим мясом и хмуро сказал:

— Ты несговорчивый, товарищ! Мне надо уезжать. Ты теперь богатей, и мне с тобой не по пути, как говорят на больших соборках кулакам.

Тёпка испуганно посмотрел на Яптэко, на жену и примиряюще сказал:

— Я все понял! — хотя по лицу его было видно, что он ровно ничего не понял.

— Вот это хорошо, дорогой товарищ. Я с тобой сейчас проведу агитационную работу.

И Яптэко до глубокой ночи говорил Тёпке, что такое колхоз и почему в нем должны состоять все настоящие люди. Тёпка вначале внимательно слушал Яптэко, но спирт был выпит, чай тоже, и Тёпка стал дремать. Увлеченный своей беседой, Яптэко и не заметил, как Тёпка уснул.

— Вот лешак-то! Уснул, однако! — удивился Яптэко и разбудил пастуха. — Ну, все понял?

Тёпка виновато улыбнулся, стряхивая дремоту, и сказал:

— А что такое мне понимать надо?

— Вот беда! — уже с негодованием сказал Яптэко. — Да в колхоз-то пойдешь или нет? В мой колхоз… Понимаешь?..

Тёпка сердито посмотрел на Яптэко и неожиданно рассмеялся:

— Так бы и сказал: пойдешь или не пойдешь.

— Так и говорю.

— Как не пойти, пойду, — сказал Тёпка, — а то говорил ты мне, говорил, а я и так давно уже не спал.

— Это агитация, — смущенно ответил Яптэко и вытащил из сумки уже исписанный листочек. — Слушай. Если правда, то свою тамгу поставь…

«В колхоз «Нгер Нумгы», — было написано в заявлении от Тепана Ханзерова. — Прошу меня принять в колхоз, потому что товарищ Яптэко Манзадей доказал мне, что без колхоза на белом свете жить очень трудно. Прошу от меня принять три тысячи оленей, которые нажиты батрацкой кровью у кулака Солиндера».

— Так написано? — спросил Яптэко.

— Все так, хорошо написано, — Тёпка вздохнул. — Только допиши, однако, — смущенно добавил он, — не «у кулака Солиндера», а «у господа нашего Исуса Христа»: олешки-то монастырские.