Иван Меньшиков - Полуночное солнце

Тэнэко приподнялся со шкур, подбросил хворосту в костер и, посмотрев на Выль Паша, сказал тихо:

— Брось нож!

Выль Паш невинно улыбнулся, обнажив прокуренные зубы.

Тэнэко сел и уже сердито сказал:

— Брось нож! Нечего прятать за спиной. — Потом мечтательно проговорил, точно не замечая многооленщика: — Мы назовем наш колхоз «Нгер Нумгы». Это она указывает дорогу пастухам и охотникам в тундре. Это счастливая звезда. Пусть наш колхоз будет новой звездой, которая указывает всем дорогу к хорошей жизни.

Выль Паш, равнодушно разглядывая костер, пододвинулся к Тэнэко на полшага.

— Когда у меня перестанет кружиться голова, я поеду дальше по всей тундре и организую много таких колхозов, и тогда ты задохнешься от злобы, Выль Паш. Брось сейчас же нож! — говорит Тэнэко, и щеки его багровеют.

Выль Паш стремительно вскакивает, пламя костра вспыхивает на лезвии длинного узкого ножа и гаснет. В лицо многооленщика смотрит холодным глазом дуло «смит-вессона».

Выль Паш роняет нож и торопливо выползает из чума.

— Ну и вот, — говорит Тэнэко и довольно смеется мальчишеским смехом.

Всю жизнь Яптэко Манзадей ходил кривой дорожкой своего разума. Такой уж он был человек. Прежде чем сказать «да», Яптэко выпьет семь стаканов чаю, поспит двое суток, а скажет, однако, «нет». Потом он будет много раз каяться, но подумает: «А все-таки у меня свой ум: никто так не делает, а я делаю» — и на этом успокоится.

Вот каким был Яптэко Манзадей!

И он всегда был таким. И в колхоз он не хотел идти.

Много раз прилетали лебеди из теплых стран, принося на своих крыльях счастье, как поется в сказках, и вновь улетали к солнцу, стоящему в полдень. Лебеди летели над стойбищами и не узнавали их. Рядом с чумами, у медленных тундровых висок — речек, вырастали деревянные дома. Это оленеводы переходили на оседлость.

И только вокруг чума Яптэко не стояло никаких строений. Чум был вдвое старше хозяина. Дряхлый, покосившийся, он обнажал всем ветрам тощие бока, и лысые шкуры, покрывавшие его, уже превратились в рубища.

— Как живешь, Яптэко? — спрашивали его колхозники.

— Хорошо живу, — отвечал Яптэко. — Над вами много начальников, а надо мной только живот. Он захочет поесть, я на охоту иду. Не хочет — я сплю. Что мне?! Вот женюсь, и тогда лучше моей жизни на свете не сыщешь.

— Да кто к тебе в жены-то пойдет? — смеялись колхозники.

— Пойдут, — говорил Яптэко. — Любая пойдет.

И впрямь вскоре по всей тундре прокатилась неожиданная весть: «Яптэко поехал по стойбищам искать себе жену».

Это была правда.

Надев праздничную малицу, Яптэко трое суток чинил свои нарты, поправлял упряжь и тихим весенним утром поехал в колхоз «Тэт-яга-мал», что по-русски означает — «Вершина четырех рек». Он ехал по росистому мху и пел ярепс — веселую песню, сочиненную на ходу:

Весело мчатся олени, выбрасывая копытами гроздья оранжевых брызг. Запрокинув на спину бархатистые рога, передовой смотрит на гусей, плывущих в низком голубоватом небе. Гуси отражаются в тихих озерах. Спускаясь к заводям, они гортанно перекликаются, радуясь концу длинного пути.

А Яптэко поет:

С песней влетает Яптэко в стойбище. Женщины окружают его. Детишки засматриваются на его праздничную малицу.

Яптэко спрашивает, где председатель, и проходит в его чум. Он приветствует хозяина и садится пить чай.

— Правду говорит молва, что ты жениться поехал? — спросил председатель.

Яптэко ответил не сразу. Как человек, уважающий себя, он помедлил немного и сказал:

— В колхозах теперь, говорят, хорошая жизнь наступила. Правда это?

— Правда, — сказал председатель колхоза.

— И сколько может такой человек, как я, заработать в колхозе?

— Не знаю, — сказал председатель, — как работать будешь.

Яптэко смутился. Яптэко не любил много работать и, наверное, мало бы в колхозе заработал.