Алексей Котенев - Последний перевал

— Прекрасная мечта! — поддержал его Шилобреев.

— Но, к сожалению, я, конечно, извиняюсь, но мечта пока не сбылась. Как говорят: мечты, мечты, а сладости нет.

— Это почему же? — спросил Филипп, приканчивая сазана.

— Как «почему»? Сами знаете. Заговорили мы, к примеру, с их благородием о безопасности, а они говорят: «Мы не обязаны караулить ваши магазины. У нас есть более важные дела». И пришлось мне открывать торговлю, кормить этих нехристей, чтобы не ограбили наши склады. Голодный бунт!

— Это непорядок, — хитровато подмигнул Филлип. — Русское командование ночей не спало, все думало, как бы спасти вашу фирму от разорения. Мы ведь за этим и пришли сюда, чтобы поддержать русских купцов — своих земляков. Да, да! Было специальное заседание Генерального штаба. Мы с начальником гарнизона на нем присутствовали. Ну, собрались и думаем: что делать? Ведь накроют японцы чуринскую фирму. Как пить дать — разорят, надо выручать. Вот и двинули танковые колонны в ваша края.

Никодим Аркадьевич хоть и выпил, но все же заметил иронию, сокрушенно покачал головой.

— Вот вы шутите, а нам обидно. Почему обидно? Очень даже просто. Вы же русские, наши, родные, из России. Значит, должны поддерживать русских. А вас заботит совсем другое: как бы накормить этих голодранцев. Нехорошо! Русские обижают русских. Парадокс! — Он с горечью махнул рукой, наполнил бокалы.

— Ничего, ничего, шея у купца Чурина толстая, выдержит, — пошутил Ермаков. — Чего жадничать? Всем хватит каши.

Никодим Аркадьевич как-то весь скис, сказал, вздохнув:

— Скорее бы приходили ваши главные силы. Может, присмиреет китайская голытьба. Когда ожидаете своих, если не секрет? — поинтересовался он. — Да вы пейте, пейте.

— Придут, когда надо, — ответил Ермаков и строго посмотрел на Филиппа. Взгляд означал: не пить ни грамма.

— Правильно! Придут и встанут на охрану чуринских складов! — вставил Филипп, изобразив часового.

Разговор о чумизе и гаоляне всем показался скучным. Королева Марго включила музыку, и банкетный зал заполнил гнусавый голос Вертинского:

Песня навевала безысходную тоску по России, звала в родные края. Слушая ее, Ляля долго смотрела молча на Ермакова и опять начала тихонько упрашивать его выхлопотать ей разрешение уехать в Россию.

— Вы мой добрый гений, возьмите меня сестрой милосердия. Я умею перевязывать. Нас учили семеновцы в Харбине. Похлопочите за меня. От вас зависит мое счастье. Берите с меня любой выкуп, — замяукала она.

— Обещаю, обещаю, купчиха Ермакова, — полушутя ответил Иван. — Может, и получится. Не ручаюсь, конечно. Купчихи у нас не в моде. Мы их всех раскулачили. Но в данном случае дело совсем другое…

— Заверните меня в солдатскую шинель и увезите.

Пока Ермаков разговаривал с Лялей, Шилобреев что-то увлеченно рассказывал Королеве Марго, то и дело покручивая правый ус, который был у него всегда ниже левого. Иван чувствовал, что речь шла уже не о рыбалке и не о сортах рыбы, которые водятся в уральских реках, Королева Марго кокетливо хохотала, хлопала длинными ресницами и все время пыталась запеть, но песня у нее превращалась в хохот. Филипп тоже глупо хохотал, любуясь своей соседкой. Глядя на них, Ермаков невольно подумал; «Что же это такое? Разбились по парам и совсем забыли про Никодима Аркадьевича». Но, повернувшись в его сторону; он вдруг обнаружил свободный стул. Видно, обиделся.

Шилобреев тоже заметил исчезновение управляющего и, кажется, нисколько не пожалел об этом. Он вовсю любезничал со своей партнершей, поглаживал ее пухлую белую руку, трогал кулон, висевший на ее пышной груди, и даже ткнулся усами в ее плечо. Разгоряченная Королева Марго допила без тоста стоящую перед ней рюмку и, раскинув в стороны руки, сказала:

— Станцуем, господа!

Легко поднявшись из-за стола, она завела вальс «На сопках Маньчжурии». Филипп Шилобреев галантно поклонился даме. Та охотно подала ему руку, и они закружились по просторному залу. «И откуда у него взялся этот форс?» — подивился Ермаков, считавшей, что Филипп, кроме строевого шага, ни на что не способен. Ляля выжидающе посмотрела на Ермакова. А тот даже покраснел от волнения. Что ему делать? Ведь он ни разу не танцевал и конечно же опозорится на кругу. Но отступать было некуда. Иван решительно поднялся со стула, осторожно обхватил тонкую талию переводчицы, закружился на гладком паркете. И — удивительное дело — все пошло как по маслу. «Какая же она тоненькая да легкая, словно пушинка, — подумал Иван. — С ней станцует даже тот, кто сроду не танцевал».