— Ты еще здесь?
— А ты? Ты где был? Мы тут тебя сегодня весь вечер искали… Идем ко мне: остальные уже там, нас ждут. Отметим великое событие стаканчиком крепкого чая.
У Андришко собрались Сечи с женой, Жужа Вадас, Магда. В доме уже горело электричество. Над столом висела на длинном проводе лампочка в бумажном колпачке-абажуре, а под ней сидели гости и пили чай. Окна квартиры все еще до половины были заложены кирпичами, а сверху забиты досками. Мебель — старинная, полированная — белела свежими кусками сосновых досок в местах, где хозяину пришлось собственноручно латать повреждения. Потертое плюшевое покрывало поверх железной койки навевало воспоминания о днях мирной жизни.
Но собравшиеся вспоминали о войне, о событиях, вместе пережитых, о вещах, понятных с полуслова. Впрочем, говорили и о новом: о партии, о том, что в комитет поступило более ста заявлений о приеме. Заявления рассматривались ежедневно, и Сечи каждый день подписывал по десятку новых временных партбилетов. Жужа, усталая, бледная, конечно, считала, что «это уже либерализм».
— Партия большевиков — закрытая партия! — хрипло повторяла она.
— Но ведь у нас сейчас положение особое! — возражал Сечи.
Ласло присел на край койки, — больше сесть было не на что.
— Сегодня опять целая дюжина сдалась, — сообщил со вздохом Андришко, тяжело опускаясь рядом с Ласло. — Идиоты! До сих пор все еще ждали гитлеровского «чудо-оружия»…
— Пусть бы те, кто подает заявления, прежде поработали для партии! — продолжала Жужа хриплым шепотом. — Пусть они приходят к нам, мы будем считать их своими идейными товарищами. Но товарищами беспартийными. Так ведь и в СССР тоже… Совсем не обязательно всех сразу принимать в партию.
— Говорю: у нас другое положение, — настаивал Сечи. — Человек подождет-подождет, да и подастся в соц-демы. Как Нэмет, например, да многие другие! А мы лучше примем их и выкуем из них настоящих коммунистов.
— Из кого получится! — скривила рот Жужа.
— Правильно: из кого получится, — просто подтвердил Сечи. — Между прочим, количество теперь тоже важно. Вот тебе пример: в типографии уже начинают ворчать, нужно, мол, переизбрать местный комитет, а то в нынешнем не соблюдены нормы представительства!
— Я все же проверила бы, — прохрипела Жужа, — действительно ли тебе так сказали в ЦК или это твое собственное толкование! — Жужа из бледной теперь сделалась красной, силясь придать угрожающее звучание своему шепоту.
Но Сечи даже бровью не повел. Он сидел спокойный, весело поблескивая лысиной, освещенной электрическим светом. Жужа настаивала на принятии в партию членов Союза молодежи. С ней соглашались: молодежь надо принимать. Но она не успокаивалась, в особенности ратуя за белобрысого, прыщеватого парнишку — Йошку Мейера, которому не было еще и шестнадцати, почему, собственно, в комитете и не хотели пока его принять. Был он неразговорчив, на всех смотрел искоса, на вопросы не отвечал — огрызался. Впрочем, завидев Жужу, он сразу же становился ручным. По происхождению Йошка Мейер был из рабочих.
Вспомнили, что и Шоош рекомендовала в партию своего квартиранта.
— А почему он у себя в Чепеле не вступил?
— Думаю, потому, что он бывший офицер, — отозвался Сечи.
— Ну и что ж что бывший офицер! — прохрипела Жужа. — Видно же, что порядочный человек. Сам пошел на завод… Простым рабочим! Это все твое сектантство, товарищ Сечи. Не любишь ты интеллигенцию!
Сечи пожал плечами.
— Пусть явится на проверочную комиссию в министерство обороны. Если пройдет, можно обсудить… С железной дороги поступило два заявления. Машинист Юхас приходил с ними. Один в депо работает, а другая девушка, — в газетном киоске при вокзале…
— Ну, уж только не эту! — подскочила Жужа.
— Почему? Ты что-нибудь про нее знаешь?
— Особенного ничего. Но я ее знаю. Встречалась с ней во время осады. Отсталая, глупенькая девчонка.
— Подтянем, подучим…
— Партия все-таки не детский сад!
С кухни вошла дочка Андришко, принесла свежезаваренный чай. Разлила всем. Дядюшка Мартон поднял стакан и сказал, от волнения по-палоцски акая:
— Ну таак вот, тааварищи, выпьем-ка за мир!
Все сдвинули стаканы с чаем, чокнулись, словно это были бокалы с вином.
— За мир! И за тех, кто нам его принес!
Встали, да и застыли стоя, погруженные в мысли. Потом тихо расселись по своим местам.
— За павших героев, погибших смертью храбрых! — добавил Ласло.
Никто не отозвался, только жена Андришко тяжко, горестно вздохнула.
Читать дальше