Андрей Ханжин - Неформат

— Что? — переспросил Ник, всё ещё охваченный мыслями о жетонах, патронах и самоликвидации.

— Что? — в свою очередь отозвался Филин, так же заблудившийся в демонических коридорах всемирной психбольницы.

— Бог и Дьявол, — подтолкнул его Ник.

— Какой ещё бог? — Филин провалился в колодец памяти, ни черта там не почерпнул и начал выкарабкиваться по цепи разговора. Главное, подумал он, чтоб не накрыло ведром Абсолютной Истины, от таких ушибов возникают наливные гематомы мудрости и начинают гноиться мысли. Филин представил себе кровавые геморройные водоросли мудрых мыслей, разрастающиеся внутри головы, тут же придумал им название — «мудорасли»- и решил выкарабкиваться, утопив собеседника. — А-а… Ты про это… вот скажи, Ник, ты бога видел?

— Видел, — уверенно ответил Ник, словно речь шла о его барабанщике.

— Где? — разговор явно обрастал щетиной трёхдневного рационализма. Трудно определить направление, в котором двигалась мысль, но условно эту чащу заблуждений можно было назвать атеистической мистикой или мистическим атеизмом. Такую философию взяли за основу голливудские продюсеры, чтобы минимизировать нравственные противоречия между трагедией истребления североамериканских индейцев и кассовыми сборами от фильмов, осуждающих этот геноцид. Или, если конкретизировать понятие, Кант являлся типичным атеистическим мистиком, в противоположность Гегелю — мистическому атеисту. Хотя, сколько ни блуждай по этим доходным догматам, выходит всё одно — иудаизм.

— Так где ж ты его видел? — продублировал вопрос Филин.

— Да и ты его тоже видел! Помнишь, у эвенков…

У всякого уважающего свои штандарты короля и особенно у короля, пребывающего в перманентном изгнании, должна быть необычайная судьба. Иначе нет никакого смысла находиться в изгнании. Тогда это не Звезда маргинальных интеллектуалов, а вульгарный лузер, восставший против диктатуры фрезеровщиков и потерпевший сокрушительное поражение при первой же осаждённой им пивной. Благородность порыва отчасти оправдывает его никчёмность, но о королевских лилиях на бас-бочке в этом случае говорить неуместно. Так себе, мурза… Истеблишмент глазами бультерьера. Другое дело — Ник. Всякий участковый пуританин невооружённый галлюциногеном глазом мог рассмотреть тянущийся за Ником шлейф величия погибающей судьбы! Шлейф этот, как и положено странствующему монарху, был изрядно потыкан рапирными перьями публицистической самодеятельности и обильно полит утренним рассолом экзальтированных воздыхательниц. Впрочем, как первое, так и второе, лишь оттачивали его рок-н-ролльное бусидо.

Существует несколько независимых друг от друга версий, описывающих запутанный жизненный вектор Николая Францевича Кунцевича. Все они претендуют на звание «полных и окончательных», но всё же ни одну из них нельзя рассматривать в качестве канонической. Слишком уж много раз преломлялся этот вектор, чтобы кто-то мог поэтапно отследить все его надломы, провалы и прорывы. Возможно в архивах Пятого управления КГБ СССР покоится самое объективное досье на неугомонного буяна, ощущающего себя подвижником жестокого юродства — и цари уходили в схиму — только мы об этом вряд ли узнаем в ближайшее время. Минимальный срок секретности составляет семьдесят пять лет. Так что — есть простор для конструирования фантастических легенд. И всякое частное дополнение здесь будет весьма кстати. Официальная Культура Старого Режима старается пресечь всякое самостоятельное движение сквозь эстрадный монолит, проповедуя прикладное айкидо коммерческой борьбы: помоги другому наебнуться. Поэтому, о таких, как Ник, сначала стараются умалчивать, а потом, когда опасность прямой конкуренции перестаёт быть актуальной, их называют «патриархами отечественного рока» и складируют в восковом чулане героев прошлых лет. Но с Ником получается сложнее. Всё новые и новые подробности, выныривающие из омутов его необозримого бытия, накладывают такие неожиданные штрихи к его, казалось бы зацементированному портрету, что грани вновь изламываются, предлагая совершенно иную трактовку этому подвижному явлению.

Противоречия не возникают сами по себе. Для противоречий должны быть созданы благоприятные условия. Ник родился в точке благополучного сосуществования двух основных мировых противоречий — в городе Оренбурге, выросшем на стыке древних торговых путей, на самой границе географического запада с географическим востоком. Что и подтверждал водружённый в этой условной сердцевине указательный столб, на одной стороне которого было вычеканено слово «Европа», а с другой, соответственно, — «Азия». Местные жители, по одному уж только факту рождения, являются носителями смешанных истин. Невозмутимые верблюды, покрытые арабскими половиками, лениво пожёвывали христианскую травку из палисадников византийских церквей. Ветер гонял по улицам жирную солнечную пыль. Угомонившиеся наследники последнего Рима шумно торговали пуховыми платками, качество которых определялось способностью протягиваться сквозь обручальное кольцо. А южные руины некогда могучего Уральского хребта служили величественным назиданием всему грядущему и нынешнему о том, что история стирает различия между высотами и пропастями, и усмиряет всякое совершенство несовершенного, ибо оно смертно. Вот на таком архипелаге нечаянной радости явился в мир единственный друг противоречивого Филина — противоречивый Ник Рок-н Ролл. А в противоречии, как утверждают философы, явления и вещи либо гибнут, либо уходят в основание.