Андрей Ханжин: Поэт

Ну и город… Жуть. Могильник. Будто выдолблен каким-то обезумевшим чёртом в отместку за то, что ослепили его суровые русские ангелы. Нет в этом городе ни вчерашнего дня, ни завтрашнего. Есть лишь одно короткое «сегодня», короткое, как вечность в минуту мучительной смерти. Пыль. Духота. Московское шоссе вместо центральной улицы. Чёрно-серые бетонные дома, расписанные матерными откровениями. У подъезда пасётся ржавая лошадь. Рядом кирпичный барак с выцветшим указателем «Балетная студия». Под вывеской, бессильно обронив голову и пристукивая забинтованным кулаком по выщербленному асфальту, сидит пьяный. Налево от него, метрах в тридцати, разграбленная горожанами церковь. Жарко. Скоро опустятся сумерки и станет чуть прохладнее. Но отчего-то очень не хочется оставаться в этом городе до вечера.

Угораздило же так застрять! До Москвы — триста с лишним и до Питера — столько же, что и подтверждал облезлый указательный столб. Хорошо ещё, что слепни угомонились…

Зачем Дрону приспичило возвращать эту рыжую в Питер, он бы и сам себе не смог объяснить, если бы даже попытался это сделать. Но Дрон не пытался. Он вообще никогда не искал ни объяснений, ни оправданий своим поступкам. Хотя и легкомысленным назвать его было нельзя. Он просто чувствовал, что в данной ситуации нужно было поступить именно так.

Вчера ночью, точнее, поздно вечером, Дрон совершенно случайно встретил своего старого приятеля, бывшего уличного налетчика, а ныне преуспевающего контрабандиста Химика. Они не виделись года четыре и вряд ли бы встретились в каком-нибудь ином месте, кроме сборной камеры Бутырского централа. Но в эту ночь Химик гулял! Выходя из машины, он увидел бредущего по Новому Арбату Дрона… И вот, объехав несколько баров, они оказались в казино. Химик утверждал, что ему необходимо было встреться с каким-то итальянцем, которого он давно не видел. И якобы этот итальянец должен в эту минуту находится в этом самом казино. Химик успел поведать, что итальянца зовут Марио (было бы удивительно, если бы его звали как-то иначе), что этот Марио занимается вообще всем, на чём можно заработать. Владеет в Праге отелем и казино, и сдаёт под офисы собственную недвижимость в Париже. И если даже его самого спросить, чем именно он занимается, то он, вряд ли смог бы ответить. Да и не совсем он итальянец, а совершенно явный итальянский еврей, отчего все фольклорные итальянские замашки были доведены в нём до крайности, кроме известной всему миру жестикуляции.

Но в казино они не встретились, кто-то из знакомых подсказал Химику, что Марио, в сопровождении двух грузин отправился в итальянский ресторан, разумеется, называвшийся «Марио».

Выдав бдительному гаишнику подорожную в виде двух стодолларовых купюр, они всё же докатили до ресторана, где действительно находился Марио. На вид ему было лет тридцать шесть — тридцать семь. Невысокого роста, полный, но сбитый в квадрат. Лицо при этом худое, с грубыми чертами. Крючковатый нос, сжатые губы, острый подбородок, чуть смягченный бородкой — испанкой, с небольшой проседью. Морщин на лице не видно. Шеи нет и кажется, что голова посажена прямо на плечи. Не смеющиеся, хищные, почти звериные глаза, чёрные, как два антрацита, отчего взгляд казался свирепым. Достаточно было заглянуть в эти угли чтобы понять: ничем законным этот человек не может заниматься в принципе. И даже комичная пеликанья походка, такого уверенного в себе пеликана, не могла рассмешить того, кто однажды видел эти глаза. Именно поэтому, разговаривая, итальянец старался не смотреть на собеседника, зная, какое впечатление оставляет его взгляд. И манера говорить была у него подстать натуре, тихая, отрывистая, напрочь лишённая эмоций и не оставляющая места возражениям.

Костюм «Бриони» тёмно-синего цвета в тончайшую белую нить, сшитый на заказ, но не для «форсу бандитского», а по причине нестандартности фигуры заказчика. Брюки с крокодиловым ремнём, подтянутые выше пояса. Бледно-голубая рубашка с двумя расстёгнутыми от воротника пуговицами. Чёрные носки. Чёрные же остроносые туфли «Артиоли» без шнурков, на довольно миниатюрных ногах. Ухоженные, наманикюренные руки, одну из которых выделял «Брегет-турбийон» — непродающиеся коллекционные часы, которыми фирма одаривает своих друзей.

Когда Химик и Дрон подошли к столику, Марио изобразил подобие улыбки, поставил коньячный фужер, небрежно откинул в пепельницу только что прикуренную сигару и обозначил попытку рукопожатия. И действительно подняться ему было трудно. Если бы он сидел, как сидят обычно люди, то его короткие ноги не доставали бы до пола. Но он нашёл выход: погрузился в кресло так глубоко, что ноги просто торчали на весу, выпрямленные, словно протезы. При этом он не чувствовал видимого неудобства такой позы. На невысказанный вопрос в отношении Дрона, Химик ответил: «Мой друг. Друг детства. Художник». Марио скользнул по лицу Дрона волчьими взглядом, видимо действительно вежливо пригласил вошедших разделить ужин с беседой. Да, Марио неплохо говорил по-русски.