Андрей Ханжин - Поэт

— У меня вообще нет картин. И никогда не было.

— Вот как! А если подробнее.

— Подробнее… — задумался Дрон. — Ну, вот представь, я прихожу к тебе и говорю, что я гений. Ты, естественно спрашиваешь у меня, в чём же выражается гениальность?

— Да, в чём выражается твоя гениальность? — подыгрывал Марио. Ему явно по душе становилось такое направление разговора. Будто бы абстрактными рассуждениями он залечивал раны, нанесённые конкретными действиями. Впрочем, взор его не становился, мягче.

— А я тебе отвечаю. Что только что изобрёл зажигалку! — Дрон забрался в карман своих джинсов и извлёк оттуда жёлтую пластмассовую зажигалку. Из тех, что продаются в каждом табачном киоске.

— Так ведь её уже и без тебе давно изобрели! — уж точно оживился Марио.

— В том и разница между настоящим художником и всякого рода ремесленником. Даже от коммерции, — уточнил Дрон, — есть истинные художники. Художник — это сумасшедший первооткрыватель! Это человек, который видит то, чего другие не увидят никогда, если он не позволит им заглянуть в себя. Конечно, все начинают с подражания. Но большинство вязнет в бесконечном подражании, самовыражается посредством стереотипов, изобретает одну и ту же зажигалку, пусть и другого цвета… Но и с изобретателем у художника нет ничего общего. Исследователь может отыскать огонь. Изобретатель может поместить этот огонь в зажигалку. Но всё дело в том, что художник и есть этот огонь! И произведения его — языки пламени. А я ещё не нашёл тот язык, которой смог бы выжечь все мои чувства… Вот почему у меня нет картин.

— Ты очень счастлив и страшно несчастлив одновременно, — глухо произнёс Марио и поднял глаза. Дрон принял его взгляд, и какое-то время две бездны заглядывали друг в друга.

— Сколько тебе лет?

— Двадцать шесть.

— У тебя мало времени.

Силясь ухватить суть этого странного разговора, Химик поворачивал голову то к Марио, то к Дрону. Но, судя по блаженной улыбке, исказившей его лицо, усилия оказались тщетными.

Неожиданно и некстати, как случается всегда, когда импульсивный автор пытается формировать сюжет, в ресторан ввалился Давид. В левой руке он держал незажженную сигарету, а правой, сдавливал шею рыжеволосой девицы и с размазанной по губам не то помадой, не то кровью.

— Укусила, сука! — пояснил Давид и, подтянув рукав, представил присутствующим действительно прокушенное запястье.

Из его бестолкового, местами несвязного и, по большей части матерного изложения, удалось восстановить следующие факты. Проиграв деньки, Каха, как и следовало ожидать, решил погрузиться в алкогольное забвение. Медитативные столики находились тут же, возле рулетки. Испив залпом грамм четыреста виски, Каха ощутил непреодолимое потребность разделить своё горе с кем-нибудь ещё, ибо снести это бремя одному было не под силу. Но была уже глубокая ночь и в игорном зале не было никого, кроме двоих мужчин у рулетки, которым явно не везло. Отчаянный грузин выскочил на улицу и буквально силой затащил в зал первую попавшуюся девушку. Вот эту, рыжую. Приняв ещё грамм двести оттаял, отчего-то почувствовал себя джентльменом, заказал девушке ягоды и кофе, и приступил к излиянию чувств… Двоим за рулеткой не фартило уж очень сильно, после четырехсотой проигранной тысячи они принялись громко материть крупье, продолжая при этом делать ставки. Кто-то считает, что в казино не принято поминать матушку, кто-то соглашается с этим, но дополняет в том смысле, что после определённого количества проигранных дензнаков, пострадавший уже имеет моральное право призывать на помощь высшие силы. А язык, на котором он общается с мирозданием — дело сугубо индивидуальное. Как бы то ни было, двое продолжали материться, а Каха джентельменствовать. То ли рыжая ему понравилась, то ли виски обезжирил мозговые узлы, но, в общем, он подошёл к рулетке и попросил игроков не выражаться при даме. Один вежливо извинился, другой же вообще никак не отреагировал на грузина.

Со следующей проигранной ставкой ситуация повторилась. Каха возмутился уже с некоторым вызовом. На что ему ответили, опять же вежливо, что проигрывается крупная сумма и если его даме претит слышать комментарии к этому проигрышу, то пусть он пиздует с ней в оперный театр! Правильно, в общем-то, ответили. Но, если отсутствием чего-то можно было бы обладать, то Каха вне сомнения являлся бы Крезом по части несообразительности. И опять же, виски, будь оно проклято! Короче говоря, его не смутило не численное превосходство противника, ни величина так запросто проигрываемой противником суммы. Повинуясь, зову совершенно тупой ярости, Каха взбрыкнул и как-то по-лягушачьи пнул одного из игроков. Случилась драка. Вслед за стульями полетели столы. Охрана бросилась разнимать дерущихся. Тем временем второй игрок кричал телефонную трубку: «Это я! Так, все сюда! Я сказал, все сюда!» Потом подошёл к Кахе, вырывающемуся из мёртвых объятий секъюрити и тих произнёс: «Ну, всё, мандаринник, ты труп»,