Марсель Пруст - Обретенное время

…не было соприкосновения… Однако я не разбирался в ее природе… — речь идет о «вневременных реминисценциях», которые играют ключевую роль в теории «непроизвольной памяти» (см. ниже). …по этой тропке… — НС: «…моя мать нашла меня на крутой тропке (le petit raidillon) близ Тансонвиля, когда я, в слезах, прощался с боярышником…».

НС: «…мы никогда не доходили до истоков Вивоны, о которых я часто размышлял и которые обрели для меня существование столь абстрактное и идеальное, что я был удивлен не меньше, когда мне сказали, что они находятся в нашем департаменте, в измеряемом километрами расстоянии от Комбре, чем в тот день, когда узнал, что на земле есть другое точное место, возле которого открывался в древности вход в Ад. И никогда нам не удавалось дойти до предела, у которого я так мечтал оказаться, до Германта». Ниже: …две эти стороны… — НС: «… было две противоположных “стороны” для прогулок в окрестностях Комбре, и мы выходили через разные калитки, собираясь пойти в том или ином направлении: в сторону Мезеглиза-ла-Винёз, которую также называли стороной к Свану, потому что та дорога проходила мимо владений г‑на Свана, и в сторону Германта… Тогда “идти через Германт в Мезеглиз” и наоборот показалось бы мне выражением столь же нелепым, как “идти на запад через восток”».

Теодор — НС: «…Теодор, которому его двойная профессия певчего, участвующего в церковных службах, и приказчика бакалейной лавки позволила обрести не только знакомства во всех кругах, но также универсальную осведомленность», «парень, который небезосновательно слыл мерзавцем». … мне стыдно до сих пор . — НС: «…ее долгий взгляд устремлялся ко мне, без особого выражения, словно она меня не видела, но его недвижность и эту скрытую улыбку я мог истолковать, сообразуясь с полученными мной представлениями о благовоспитанности, только как доказательство оскорбительного презрения; в то же время ее рука очерчивала едва уловимый грубый жест, которому, если он адресуется на обществе незнакомому человеку, тот небольшой словарик приличий, который я носил с собой, давал лишь одно значение: непристойного намерения».

Приписка в рукописи на полях, которая в первых изданиях романа включалась в текст в виде сноски:

Я спросил ее. Это была Леа, переодетая в мужское платье. Жильберта знала, что та дружила с Альбертиной, но ничего к этому не могла добавить. Так иные люди снова и снова входят в нашу жизнь, предвещая радость и скорбь.

В ранних изданиях «Поисков» далее следовал абзац, теперь исключаемый из основного текста.

Я так и не спросил ее, с кем она шла по Елисейским полям в тот вечер, когда я продал китайский фарфор. Мне стало совершенно безразлично, какая реальность была скрыта под тем внешним явлением. И все-таки, сколько дней и ночей я страдал, спрашивая себя, кто это был, и разве не приходилось мне с еще, быть может, бóльшим упорством, чем в те комбрейские вечера, чтобы не вернуться прощаться с мамой, унимать биение моего сердца! Известно, и этим объясняют постепенное ослабление отдельных нервных заболеваний, что наша нервная система тоже стареет. Это истинно не только для постоянного «я», сохраняющегося на протяжении нашей жизни, но и для всех наших последовательных «я», которые составляют первое по частям.

(«…в те комбрейские вечера, чтобы не вернуться прощаться с мамой…» — НС: «Когда я поднимался спать, одно меня утешало: что я лягу в постель и мама придет меня поцеловать». «Если я выйду навстречу маме, когда она будет подниматься к себе спать, и если она увидит, что я еще не лег, что я хочу еще раз попрощаться с ней в коридоре, то меня больше дома не оставят, отправят в коллеж завтра же, это уж точно».)

Бездна Паскаля — имеется в виду фрагмент «Мыслей» (1671, 166–168), в котором рассказывается о бесконечности универса и малых тел: в каждом атоме можно увидеть свои миры, планеты и земли, со своими животными и т. д. Тот, кто это помыслит, «ужаснется, конечно же, увидав себя будто подвешенным в той массе, которой его наделила природа, между двух пропастей — бесконечности и ничто, удаленным от них в равной мере». …мои мечтания на прогулках… — на стороне Мезеглиза. НС: «Подчас к моему возбуждению, рожденному в одиночестве, примешивалось другое, которое я не умел четко отделить, — оно было вызвано желанием внезапно увидеть перед собой крестьянку и сжать ее в своих объятьях. Мне казалось, что красота этих деревьев принадлежит и ей, и что душа этого небосклона, деревни Руссенвиль, книг, прочитанных мной в этом году, будет дана мне в ее поцелуе… Бродить по руссенвильскому лесу и не обнять ни одной крестьянки — значит не узнать о спрятанных сокровищах и глубинной красоте этого леса… Увы, напрасно я молил донжон Руссенвиля, напрасно я просил его вывести ко мне какою-нибудь девочку из его деревни, его — единственного конфидента моих первых желаний, когда, с высоты нашего комбрейского дома, в благоухавшем ирисами маленьком кабинете, я видел только его башню в квадратике приоткрытого окна…» Намного ближе… Жильберта была… к стороне Мезеглиза — то есть к «дионисической стороне порока и чувственного опыта». В черновиках ИА роль «руссенвильской крестьянки» возложена на камеристку г‑жи Пютбю: упоминается о романе повествователя с ней в Венеции, о ее тансонвильском происхождении (в черновиках еще «Пенсонвиль»), а также о том, что Теодор приходится ей кузеном.