Томас Вулф - Взгляни на дом свой, ангел

Он видел миллиард живых и тысячи миллиардов мёртвых: моря иссушались, пустыни затоплялись, горы тонули, боги и демоны приходили с юга, правили над краткими вспышками веков и исчезали, обретая своё северное сияние смерти — бормочущие, пронизанные отблесками смерти сумерки завершённых богов.

Но в беспорядочном шествии рас к вымиранию гигантские ритмы Земли пребывали неизменными. Времена года сменяли друг друга величественной процессией, и вновь и вновь возвращалась животворящая весна — новые урожаи, новые люди, новые жатвы и новые боги.

И путешествия, поиски счастливого края. В этот миг ужасного прозрения он увидел на извилистых путях тысяч неведомых мест свои бесплодные поиски самого себя. И его зачарованное лицо приобщилось той смутной страстной жажде, которая некогда погнала свой челнок по основе волн и повесила уток у немцев в Пенсильвании, которая сгустилась в глазах его отца в неосязаемое желание резать по камню и сотворить голову ангела. Порабощённый горами, стеной заслонявшими от него мир, он увидел, как золотые города померкли в его глазах, как пышные тёмные чудеса обернулись унылой серостью. Его мозг изнемогал от миллиона прочитанных книг, глаза — от миллиона картин, тело — от сотни царственных вин.

И, оторвавшись от своего видения, он воскликнул:

— Я не там — среди этих городов. Я обыскал миллион улиц, и козлиный крик замер у меня в горле, но я не нашёл города, где был я, не нашёл двери, в которую я вошёл, не нашёл места, на котором я стоял.

Тогда с края озарённой луной тишины Бен ответил:

— Дурак, зачем ты искал на улицах?

Тогда Юджин сказал:

— Я ел и пил землю, я затерялся и потерпел поражение, и я больше не пойду.

— Дурак, — сказал Бен. — Что ты хочешь найти?

— Себя, и утоление жажды, и счастливый край, — ответил он. — Ибо я верю в гавани в конце пути. О Бен, брат, и призрак, и незнакомец, ты, не умевший никогда говорить, ответь мне теперь!

И тогда, пока он думал, Бен сказал:

— Счастливого края нет. И нет утоления жажды.

— А камень, лист, дверь? Бен?

Говорил, продолжал, не говоря, говорить.

— Ты сущий, ты никогда не бывший, Бен, образ моего мозга, как я — твоего, мой призрак, мой незнакомец, который умер, который никогда не жил, как я! Но что, если, утраченный образ моего мозга, ты знаешь то, чего не знаю я, — ответ?

Безмолвие говорило.

— Я не могу говорить о путешествиях. Я принадлежу этому месту. Я не смог уйти, — сказал Бен.

— Значит, я — образ твоего мозга, Бен? Твоя плоть мертва и погребена в этих горах; моя незакованная душа бродит по миллиону улиц жизни, проживая свой призрачный кошмар жажды и желания. Где, Бен? Где мир?

— Нигде, — сказал Бен. — Твой мир — это ты.

Неизбежное очищение через нити хаоса. Неотвратимая пунктуальность случайности. Подведение завершающего итога того, что сделано, через миллиард смертей возможного.

— Одну страну я сберегу и не поеду в неё, — сказал Юджин. — Et ego in Arcadia. [271] И я в Аркадии (лат.).

И, говоря это, он увидел, что покинул миллионы костей бесчисленных городов, клубок улиц. Он был один с Беном, и их ноги опирались на мрак, их лица были освещены холодным высоким ужасом звёзд.

На краю мрака стоял он, и с ним была только мечта о городах, о миллионе книг, о призрачных образах людей, которых он любил, которые любили его, которых он знал и утратил. Они не вернутся. Они никогда не вернутся.

Стоя на утёсе темноты, он поглядел и увидел огни не городов. Это, подумал он, сильное благое лекарство смерти.

— Значит, конец? — сказал он. — Я вкусил жизни и не нашёл его? Тогда мне некуда больше идти.

— Дурак, — сказал Бен, — это и есть жизнь. Ты ещё нигде не был.

— Но в городах?

— Их нет. Есть одно путешествие, первое, последнее, единственное.

— На берегах, более чуждых, чем Сипанго [272] Сипанго — средневековое название Японии. , в местах, далёких, как Фес, я буду преследовать его, призрака, преследующего меня. Я утратил кровь, которая питала меня; я умер сотней смертей, которые ведут к жизни. Под медленный гром барабанов в зареве умирающих городов я пришёл на это тёмное место. И это истинное путешествие, самое правильное, самое лучшее. А теперь приготовься, моя душа, к началу преследования. Я буду бороздить море, более странное, чем море призрачного альбатроса. [273] Море призрачного альбатроса. — В «Поэме о старом моряке» С. Колриджа герой поэмы убивает альбатроса, и в наказание за это его корабль попадает в неведомые моря, а самого моряка преследует призрак убитой птицы.