Томас Вулф - Взгляни на дом свой, ангел

Мои боги с птичьей трелью в солнечных лучах парят.

— Не здесь, Бен! Этого нельзя! — снова сказал Юджин.

Множественные боги Вавилона. Юджин мгновение созерцал тёмную фигуру на перилах и бормотал, возмущаясь и не веря:

— Призрак! Призрак!

— Дурак! — снова сказал Бен. — Говорю тебе, я не призрак!

— В таком случае кто ты? — сказал Юджин в сильном волнении. — Ты же умер, Бен.

Мгновение спустя он добавил спокойнее:

— Ведь люди умирают?

— Откуда я знаю, — сказал Бен.

— Говорят, папа умирает. Ты это знал, Бен? — спросил Юджин.

— Да, — сказал Бен.

— Его мастерскую продали. Её снесут и построят на этом месте небоскрёб.

— Да, — сказал Бен. — Я знаю.

Мы не вернёмся. Мы никогда не вернёмся.

— Всё проходит. Всё меняется и исчезает. Завтра я уеду, и это… — Он умолк.

— Что — это? — сказал Бен.

— Это исчезнет или… О господи! Было ли всё это? — крикнул Юджин.

— Откуда я знаю, дурак? — сердито крикнул Бен.

— Что происходит, Бен? Что происходит на самом деле? — сказал Юджин. — Помнишь ли ты что-то из того, что помню я? Я забыл старые лица. Где они, Бен? Как их звали? Я забываю имена людей, которых знал много лет. Я путаю их лица. Я насаживаю головы одних на тела других. Приписываю одному то, что сказал другой. И забываю… забываю. Что-то я утратил и забыл. Я не могу вспомнить, Бен.

— Что ты хочешь вспомнить? — сказал Бен.

Камень, лист, ненайденная дверь. И забытые лица.

— Я забыл имена. Я забыл лица. И я помню мелочи, — сказал Юджин. — Я помню муху, которую проглотил с персиком, и маленьких мальчиков на трёхколесных велосипедах в Сент-Луисе, и родинку на шее Гровера, и товарный вагон из Лакавонны номер шестнадцать тысяч триста пятьдесят шесть на запасном пути под Галфпортом. Однажды в Норфолке австралийский солдат, отплывавший во Францию, спросил у меня дорогу; я помню его лицо.

Он вглядывался, ища ответа, в тень на лице Бена, а потом обратил лунно-яркие глаза на площадь.

И на мгновение всё серебряное пространство заполнилось тысячами образов его и Бена. На углу Академи-стрит Юджин смотрел на себя, идущего к площади; у ратуши он широко шагал, высоко поднимая колени; на краю крыльца он стоял, населяя ночь неисчислимым утраченным легионом самого себя — тысячами фигур, которые приходили, которые исчезали, которые переплетались и перемещались в бесконечном изменении и которые оставались неизменным им самим.

И по всей площади сплетённая из утраченного времени яростная яркая орда Бенов сходила и сходила с бессмертной прялки. Бен в тысячах мгновений шагал по площади утраченных лет, забытых дней, ускользнувших из памяти часов, рыскал у залитых луной фасадов, скрывался, возвращался, покидал и встречал себя, был одним и многими — бессмертный Бен в поисках утраченных мёртвых желаний, конченных дел, ненайденной двери, неизменный Бен, умножающийся в тысячах фигур, у всех кирпичных фасадов, входящий и выходящий.

Пока Юджин следил за армией себя и Бенов, которые не были призраками и которые были утрачены, он увидел, как он — его сын, его мальчик, его утраченная и девственная плоть — прошёл мимо фонтана, сгибаясь под тяжестью набитой парусиновой сумки, и направился быстрой подсеченной походкой мимо мастерской Ганта к Негритянскому кварталу в юной нерождённой заре. И когда он проходил мимо крыльца, с которого смотрел, он увидел утраченное детское лицо под мятой рваной кепкой, одурманенное магией неуслышанной музыки, слушающее далеко лесную песню рога, безъязыкий, почти уловленный пароль. Быстрые мальчишечьи руки складывали свежие газеты, но сказочное утраченное лицо промелькнуло мимо, завороженное своими песнопениями.

Юджин прыгнул к перилам.

— Ты! Ты! Мой сын! Моё дитя! Вернись! Вернись!

Его голос задохнулся у него в горле, мальчик ушёл, оставив воспоминание о своём зачарованном слушающем лице, которое было обращено к потаённому миру. Утрата! Утрата!

Теперь площадь заполнилась их утраченными яркими образами, и все минуты утраченного времени собрались и замерли. Потом, отброшенная от них со скоростью снаряда, площадь, стремительно уменьшаясь, унеслась по рельсам судьбы и исчезла со всем, что было сделано, со всеми забытыми образами его самого и Бена.

И перед ним предстало видение сказочных утраченных городов, погребённых в движущихся наносах Земли — Фивы семивратные, все храмы Давлиды и Фокиды [266] Давлида — город у подножья горы Парнас в Фокиде, одной из областей Древней Греции. и вся Энотрия [267] Энотрия — древнее название южной Италии. вплоть до Тирренского залива. Он увидел в погребальной урне Земли исчезнувшие культуры — странное бескорневое величие инков [268] Инки — имеется в виду индейское государство инков, находившееся на территории нынешнего Перу и в XVI веке уничтоженное испанцами. , фрагменты утраченных эпопей на кносских черепках [269] Кносские черепки… — Кносс — древняя столица Критского царства (3–2 тыс. гг. до н. э.); в начале XX века там велись интенсивные раскопки. , погребённые гробницы мемфисских [270] Мемфис — древнеегипетский город, в 3 тыс. гг. до н. э. столица Египта. царей и властный прах, запеленутый в золото и гниющее полотно, — мёртвый, вместе с тысячью богов-животных, с немыми непробуженными ушебти в их кончившейся вечности.