Борис Верхоустинский - Лесное озеро (сборник)

— Какую летопись? — удивляется Марк Павлович.

Отец Аввакум поясняет:

— Не перевелись еще летописцы на нашей земле. Существуем. Каждый поп обязан ежегодно предоставить по летописи — список дел благих и наблюдений над прихожанами: сколько раскольников обратил на лоно церкви, сколько еретиков извлек из тьмы заблуждения, сколько пьяниц от пьянства отучил. А вот о враче писать не буду — доносчиком обругает.

Ласково взглянув на могилу своей попадьи, отец Аввакум выходит за ограду кладбища.

Марк Павлович направляется к трем березам. Если бы увидеть Эмму — изящную, милую, златокудрую… Спеши жить, спеши любить: пройдут годы, глаза потускнеют, будет поздно. Бей по запертой двери кулаками, бросайся всем телом, рви ногтями — разбейся или вырвись на волю…

Он пробирается по меже среди колосящейся ржи к реке. Ноги путаются в мышином горошке, в васильках. Выкупаться, освежиться!..

Быстро раздевшись на золотом горючем песке, он с разбегу бросается в воду, плывет, широко загребая, против течения. Фр-р! Он поворачивается на спину, жмурится от яркого солнца. Небесный свод, точно лежит на груди, — стоит высунуть из воды руку, и солнце будет сорвано с золотых цепей. Фр-р! И будет прижато к груди…

Ловко перевернувшись, он ныряет, выныривает, подплывает к берегу. Около одежды сидят два белобрысеньких мальчика.

— А вы чего не купаетесь?

— Да уж купалися.

— То-то же!

Он спешит в село. Не заходя домой, он проходит в больницу. В приемной ожидают три мужика, один с перевязанной бабьим платом головой, и девушка.

Накинув на себя халат, Марк Павлович велит впустить мужиков.

— Что болит?

— Башка у яго лопнувши.

— Кто бил?

Здоровый мужик, крякнув, отвечает:

— Да мы с Мякитою, на праздницкой, — по пьяному делу занялось.

— Вот черти! — бранится Марк Павлович. — Для того голова к шее приделана, чтобы калечить ее?

— Знамо, нет.

Фельдшерица распутывает плат — голова окровавлена, череп проломлен в двух местах: били поленом или оглоблею, не жалеючи.

— Надо в больницу лечь.

— Нельзя ли, ваше благородие, без лежки починить, — просит больной, — никак баба без меня не управится.

Марк Павлович сердится:

— Или ложись или убирайся домой. Что я вам плотник, что ли: стукнул топором, — сколочена голова.

Фельдшерица уводит избитого в соседнюю комнату.

— Следующий.

Мужики просят у двери:

— Уж ты будь добер, подлечи его, приятели мы, стало быть…

— Следующий! — грозно кричит Марк Павлович.

Мужики покидают амбулаторию.

По крашеному полу робко ступает босыми ногами чернобровая статная девушка, ее лицо серо-землисто. Марк Павлович сразу же догадывается, чем она больна.

— Разденься.

Она потупляется, мнет пальцами юбку.

— Слышишь? Раздевайся, мне тебя надо осмотреть.

— Не! — мотает она головой.

— Почему «не!» — съем я тебя? Как же я тебя осматривать буду? Я — доктор, мне все равно: баба ли, мужик ли… Говоришь же ты попу на духу о грехах. Откуда ты?

Девушка оживляется:

— Мы дальние… Из Заручья, тридцать пять верст отселева.

Она опять потупляется и молчит. Марк Павлович расспрашивает ее о симптомах болезни, она коротко отвечает.

— Ну так вот что: ты замуж не выходи, а то ребят нездоровых родишь.

Она поднимает на него кроткие глаза и опять потупляется. Марк Павлович кое-как осматривает ее с помощью фельдшерицы, дает ей лекарства и объясняет, как обращаться с ними.

Она уходит, застенчивая и молчаливая; на крыльце она останавливается, садится на ступеньку и, склонив голову к коленям, плачет. Марку Павловичу ее жаль: эта девушка, больная отвратительною болезнью, чиста, как голубица.

Вымыв руки сулемой и переменив халат, Марк Павлович направляется в палату чинить мужицкую голову, крепко прилаженную к широким плечам. Девушка встает со ступеньки и медленно идет по пыльной дороге в деревню Заручье, унося с собой свою страшную болезнь и свою стыдливость.

В этот же день у парня, больного гангреной, приходится ампутировать еще сустав — огонь ползет выше…

Возвратясь домой, Марк Павлович не застает дома жены: она уже успела перезнакомиться со всеми обитателями села и всем жалуется на мужа, на свою горькую долю. Является она вечером.

— Так вот как-с, любезнейший мой супруг, шашни заводить?!

Марк Павлович изумлен:

— Какие шашни?

— Все знаю… Добрые люди рассказали, как ты по ночам шляешься, да немочку сторожишь. А я возьму, да и доложу ее благоверному. Запрыгаете!