Ахмед Танпынар - Покой

«Махур Бесте», эта семейная драгоценность, это многозначительное наследство, которое то повествовало о том, что нужно учиться быть угнетенным, то учило, как угнетать, то бросалось требовать, что во всем нужно вернуться к первой и изначальной природе, было истинной пропастью для Нуран, и эта пропасть сейчас становилась все глубже с каждой минутой и тянула на самое дно. Самое странное, что, когда Нуран размышляла о собственной жизни и вспоминала эту мелодию, ее бабушка, преподавшая ей столько уроков благоразумия, вдруг принималась говорить совершенно иным языком. Женщина, которая на маленьких бледных твердых фотокарточках с осыпавшейся позолотой с недовольством смотрела на всю свою жизнь, которая страдала словно осень, готовая быть погребенной под сухими листьями вместе с призрачной мечтой о жизни, внезапно сбросив с себя раскаяние, воскресала во всей своей полудикой красоте, о которой в детстве Нуран рассказывали старухи-воспитательницы, и, казалось, кружилась в нескончаемом танце на огне своей любви и бесконечной жажды жизни. «Бросайся, — кричала она Нуран, — бросайся в этот огонь! Сгорай и живи! Потому что любовь — это истинная форма жизни!» Еще более странным было то, что в этой огненной пляске она была готова повторить с начала жизнь, сопровождаемую тихой покорностью деда, и свой собственный мучительный опыт. Правда, сама Нуран не умела говорить так жадно, с такой силой и очарованием, как Нурхайят-ханым, и огненных танцев танцевать тоже не могла. Своими страданиями Нурхайят поддерживала в ней огонь, словно пропитанными смолой дровами, и в нем она сгорала. «Раз уж в тебе моя кровь, ты тоже будешь любить, и все равно будешь страдать! Смотри, не пытайся избежать своей судьбы!» А потом Нурхайят, не останавливаясь на этом, шла дальше и спрашивала: «Разве ты не ждала этого всю жизнь?» То были люди, совсем не ведавшие благоразумия! «Где я только ни бывала, и вновь возвращалась, лишь бы гореть в этом огне! Сколько ветров развеяло меня. На скольких берегах я сохла под солнцем…» И пока Нуран слушала этого голос, Мюмтаз, вспоминая слова, которые она произнесла в Эмиргяне под деревом, видел, что его судьба была решена заранее. «Кто знает, — думал он, — может, сейчас я так люблю старое оттого, что в детстве отрицал значение прошлого. Или, может быть, все вообще по-другому. Три поколения назад все в нашей семье были деревенскими жителями. А сейчас я завершаю процесс перемен. Моя мать любила старинную музыку. А отец ничего в ней не понимал. А вот Ихсана можно даже назвать музыковедом. А я — разве я не переместил музыку в свою жизнь? Перемены именно так и происходят, всю историю. Да, наверное, я переживаю нашу общую судьбу. Но хотите знать, что я на самом деле думаю? Я думаю, что до тех пор, пока наша музыка не меняется, наше положение в жизни тоже не изменится, потому что нет вероятности, что мы ее забудем… И до тех пор, пока это неизменно, любовь будет нашей единственной судьбой!» В тот день, когда Иджляль стояла рядом с ним, смотрела ему в глаза и говорила о любви, он на нее рассердился. Между тем сейчас он ее понимал. Она видела в нем как бы своего предка, она ведь тоже была из тех, кто оторвался от своих корней ради нового опыта.

В те дни, когда Нуран, переживая душевный разлад, посмотрела новым взглядом на свою жизнь и на все, что ее окружало, она поняла, что странная семейная драгоценность управляет всей ее духовной жизнью, а над ее жизнью царствует бабушка. Так было не только с ней, так было со всеми членами ее семьи. Все было подготовлено задолго до ее рождения; и эта любовная история, похожая на лист старого календаря, тоже была предначертана ей заранее; судьба приготовила ей и всем, кто ее окружал, разные горести, каждому по своей мере. Сейчас была ее, Нуран, очередь. Ее и Мюмтаза! Теперь в золотой клетке «Махур Бесте» будут трепетать их тени.

Она еще с первого дня знала, что отправится к Мюмтазу. Потому что призывал ее к себе не только сам молодой человек. Если бы звал ее только голос Мюмтаза, он мог бы остаться без ответа. К нему ее толкало все ее существо, вся ее наследственность, которая делала любовь единственной возможной для нее судьбой. Некоторые ее родные, спасаясь от любви, иссушили свою жизнь. Ее мать прожила именно так. Она ни разу в жизни не засмеялась от души, ни разу не отдалась никакому чувству, никогда не говорила о чувствах, и даже детей своих ни разу не поцеловала. «Женщина, прежде всего, должна уметь не показывать себя, доченька!» Это было первое наставление, которое Нуран услышала от матери. Всю свою жизнь, сама того не замечая, мать была настоящим тираном и почти уничтожила отца Нуран, который невероятно ее любил и которому нужны были хоть какие-то чувства, чтобы понимать, что он на самом деле живет. Несдержанность ее дяди Тевфик-бея также была связана с этим. И любовь его сына Яшара, которую тот питал к Нуран, патологическая и доставлявшая в стенах общего на всех дома беспокойство любовь также проистекала из этого. Она сама выросла в страхе от любви. Среди огромного количества приятелей, которых она могла бы полюбить, она выбрала и вышла замуж за Фахира, которого не смогла бы полюбить ни при каких обстоятельствах и с которым, она надеялась, они станут лишь хорошими друзьями. Ее дочь Фатьма уже сейчас готовилась к той же судьбе. Вся ее безумная привязанность, нежность и ревность к отцу и к ней самой была плодом их наследственности, раздавленной этой вечной ношей. Кто знает, какой несчастной ей предстояло стать, когда она вырастет. Нуран предчувствовала и думала об этом. Но при этом она принимала жизнь как есть. Ведь если жизнь захочет поиграть с человеком, то ее не остановить. После приключений Талат-бея во всей их семье началась странная одержимость разводами. Прежде ничто не считалось таким позорным, как развод. И именно поэтому большинство мужчин, становившихся членами их семьи, знали заранее, что все их проступки будут прощены, и делались распущенными. Некоторые из них даже заставляли своих избранниц нуждаться в куске хлеба. Одержимостью развода страдали не только женщины, но и мужчины. Тевфик-бей тридцать лет жил с женщиной, которая откровенно считала мужа врагом, так как находила его красивее себя. Несмотря на все это, сама Нуран развелась с Фахиром. Первый случай развода после перерыва в шестьдесят лет произошел именно с ней. Однако наследственность либо печальная судьба была свойственна не только их дому. В каждой семье их большого рода встречались отдельные ее жертвы. Бехчет-бей, Атийе-ханым, доктор Рефик, Селяхаддин Решид-бей, умерший в Медине…