Ахмед Танпынар - Покой

Сабих почувствовал странную жалость к Мюмтазу. На этих словах он, следуя указаниям своего инструктора по вождению по поводу того, как определять расстояние, безошибочно вычислил дверь дома, куда они направлялись, и опять принялся легонько гладить Адиле по руке:

— Давай уже успокаивайся, жена!

Эмма, с кокетством расчетливых женщин, которые считают, что хорошо знают мужчин, радостно щебетала:

— Ой, здесь есть омар… — Она готова была хлопать в ладоши от радости. — Ты знаешь, Фахир, вчера омар был таким вкусным!

Ее голос менял турецкие слова, придавая им странную, непривычно жгучую для слуха ломкость, которую приобретает забытый в горчице огурец. Вместе с тем акцент у нее был не очень сильным. Фахир с опаской посмотрел на крупный рот и белоснежные зубы молодой женщины:

— А что после него?

Эмма ответила с одной из своих самых милых улыбок:

— После омара решим…

Но так как она знала, насколько мужчина, с которым она живет, не любит сидеть за столом в ожидании еды (как и все турки), она добавила:

— Если хочешь, закажи шницель или стейк… Ну ладно, тебе шницель или стейк…

Она повернулась к официанту:

— Что ты посоветуешь?

Официант-грек на мгновение превратился в буриданова осла, колеблясь между изяществом шницеля и благородством стейка:

— Ты же не можешь не поесть сразу… — казалось, голос Эммы от нежности дрожит, как лопающееся в огне стекло.

Под натиском этой холодной атаки нежности Фахир напрягся, ощутив холодок где-то в районе позвоночника.

— Нет, ты обязательно должен поесть! — продолжала с материнской нежностью твердить Эмма с вниманием женщины, которая прекрасно разбирается в мужчинах — ведь каждый мужчина немножко ребенок и его необходимо направлять. — Ты сегодня утром и про зарядку забыл!

Когда они впервые начали делать эту зарядку на пляже в Констанце, Фахира так не раздражал ни этот голос, ни эта настойчивость. Тогда внимание, проявляемое к его персоне, сводило его с ума и он находил бесконечное наслаждение в этой расчетливой и волевой дружбе.

— Хорошо, я тоже поем! — Он надеялся, что так по крайней мере она замолчит. Он углубился в меню с подчеркнутым вниманием, стараясь не смотреть на зубы и здоровое тело Эммы, на ее широкую грудь, которая бросала вызов мужским силам, стараясь не замечать все детали этой первоклассной машины для удовольствий, которая когда-то сводила его с ума от наслаждения, а сейчас выводила из себя или просто-напросто злила.

Зубы Эммы вызывали у Фахира подсознательное опасение с момента возвращения в Стамбул. Зубы были белоснежными, без единого пятна, похожими на прибор, который без заминки работает в моторе автомобиля; они были слишком крупны для ее рта и напоминали ему мельницу, способную перемолоть любого, кто в нее попадется. Сейчас эта мельница перемелет омара, а потом возьмется за венский шницель. Медленно, плавно…

— Вино или вода?..

— Ракы…

Фахир был захвачен врасплох и мгновение смотрел на женщину с изумлением. А Эмма задумчиво глянула на море, сиявшее тропической синевой из-за веточек первой мимозы.

— Ты же не любишь ракы?

— Я уже полюбила! — бросила она на Фахира полный нежности взгляд. — Я уже стала стамбульчанкой.

Эмма никогда не любила ракы. И не разрешала пить Фахиру, правда, возможно, только для того, чтобы продемонстрировать свой авторитет. Но случайная встреча на пристани с Нуран, и особенно с ее дочкой, вынуждала ее на несколько дней пожертвовать принципами. Теперь ей нужно было на какое-то время стать более внимательной, выглядеть более покладистой. Любовь Фахира ей нужна была до тех пор, пока все не уладится с тем богатым шведом, владельцем яхты, с которым они недавно познакомились. Про себя она размышляла: «Самое меньшее, еще месяц…» Да, она должна сохранить хорошие отношения с Фахиром по крайней мере еще на месяц. А после этого отправиться в путешествие по Средиземноморью на частной яхте и с такими «утонченными» людьми… В особенности теперь, пока сезон, пока для этого самое время. «Афины, Сицилия, Марсель…» Дальше этого мысли ее не заходили. Потому что, будь то лето, или зима, или любое другое время года, она во что бы то ни стало хотела в Париж. Ей нужно было непременно туда съездить. В прошлый раз, перед самым знакомством с Фахиром, поездка в Париж ни к чему не привела. Жалкая комната, ресторан, скорее не ресторан, а квартальная забегаловка, звуки рояля из соседней комнаты до ночи, несколько вещиц, купленных на скудные средства… Конечно, с физической точки зрения она отлично развлеклась; однако, даже если ехать только ради этого, теперь некоторые лишения уже для нее невыносимы. А потом наступает время, когда ей нужно будет обзавестись домом и стать хозяйкой. Поэтому она не стала упускать такую возможность. Но судьба всегда играла с Эммой злую шутку. И на этот раз получилось то же. Старый богатый швед приехал не один. С ним был смуглый молодой человек, капитан яхты. Самое ужасное, что этот молодой человек начал вести себя так, будто знал наизусть все Эммины слабости; он подстраивал все так, чтобы они оставались наедине, в чем она никак не могла ему отказать; во время этих случайных встреч он смотрел на нее в течение нескольких секунд своими черными, как виноград, глазами, а затем без всяких предисловий переходил к делу. Вчера вечером в море все так и произошло. Капитан стремительно воспользовался тем, что все были пьяны, что светил месяц и стояла тишина. Эмма, хотя и сердилась на себя за собственную слабость, вновь вспоминая те минуты, прикрывала от счастья глаза.