Мартин Кукучин - Дом под горой

— Как знать! Может, раньше, чем мы думаем, — возразил Нико.

— Вот тебе и все мое предложение в полном объеме. Займись им, обдумай, тем более что именно ты будешь у меня специалистом-управляющим.

На это Нико не возразил, он признает, что больше подходит для этой работы, чем его приятель. Зандоме хорош, но слишком строг и безжалостен в финансовых вопросах. С такими людьми наш народ не любит огороды городить. Ему предпочтительней лихоимец, который дерет с него шкуру, но с лаской, чем тот, кто ему помогает, да с таской. Нико надеется, что лучше сумеет обходиться с людьми.

— Впрочем, до весны есть время прикинуть как следует, — сказал Зандоме. — Прежде чем браться за дело, надо осмотреть несколько подобных же предприятий. Это можно увязать и с твоим свадебным путешествием, которое вряд ли заставит себя ждать, — усмехнулся он. — А нашим образцовым подвалам мы могли бы присвоить имя Дорицы, хотя деньги-то даст тетя Анзуля.

После дня Трех волхвов наступила настоящая зима, то есть — зима далматинская. Ночью гололед и иней, днем солнечно и тепло. В воскресенье Нико зашел в Читаоницу и застал Зандоме, слушающего обычные споры.

— Надоели мне эти диспуты! — пожаловался Зандоме. — Ужасные люди! Ругаются из-за того, что лучше: дождь или вёдро? Ясно же, и то и другое — по мере надобности… Прогуляться бы на свежем воздухе!

— Я иду под Грабовик, — ответил Нико. — Хочешь, пойдем вместе.

— Все-таки хочешь заставить меня испытать так называемые сильные ощущения! Я бы предпочел не ходить; но тогда скажут — Зандоме трус. Следовательно, пошли.

Пройдя немного, неутомимый Зандоме завел свое:

— Ну, что наше дело? Что говорит тетя Анзуля?

— Она того же мнения, что и я. Не хватает не денег, а толковых людей. Ей думается, одни мы такое дело не поднимем.

— Людей не хватает! Тут она права! — с необычайной живостью подхватил Зандоме. — Это верно. Людей нет. Мы — то есть те, кто не захотел учиться, — сделались купцами и землевладельцами. Кто учился, и хорошо учился, вышел в адвокаты или в доктора. А кто в учебе был послабее или у кого не хватало грошей на биллиард где-нибудь в Градце или Вене, забился по духовным да по учительским семинариям. Других профессий среди нас, грубо говоря, нет. Но ничего! Пусть только наладится наше предприятие! Вытащим тогда двух-трех семинаристов посмекалистей, спасем от тонзуры. Дадим им пособие на учебу в винодельческом или торговом училище, кого-нибудь пошлем в промышленное, бондарному делу обучаться. И будет у нас толковых людей, сколько захотим! Просто грех, если так все и останется навсегда! В нашей стороне не найдешь дельного столяра или кузнеца. Во всей стране ни одного промышленного училища! Нет техников… Наши водопады льют на мельницы иностранцев… Одним словом, наше экономическое развитие в пеленках. Мы — нация крестьян, пастухов, попов и учителей. И нет даже стремления вскарабкаться хоть чуть повыше! Зато в Читаонице занимаемся большой политикой, делим Европу и Америку…

— Почему же ты не выступишь со своим мнением? — спросил Нико, пораженный: он и предположить не мог, чтоб такие мысли занимали его друга.

— Вряд ли для меня найдется местечко в наших газетах, — лукаво засмеялся Зандоме. — У них так много других материалов! Например, необходимо решить, кто величайший из хорватов нашей эпохи. Вопрос не так-то прост, каким кажется. Великих много — увы, больше, чем в силах унести на себе наш малый народ… А если б и предоставили мне местечко, тут же возникнут вопросы другие: да кто он такой, этот Иван Динко Гулянович? Народняк или радикал, из партии «Обзора» или из партии Права, а если он из партии Права, то из чистых или нечистых? Чем он отличился, что осмеливается читать нотации народу? Выступал ли на каком съезде? Кто был его отец? А еще взялся судить о национальной экономике! Пусть сначала предъявит диплом…

За такими разговорами они и не заметили, как дошли до цели.

В доме Бераца сегодня большое оживление, дверь почти не закрывается. Люди входят; постоят, поглядят, да и выйдут, а им на смену являются другие. Некоторые, правда, усаживаются и сидят до вечера, пялят глаза, прислушиваются, чтоб унести с собой обширный материал для разговоров. С больным уже нет нужды считаться, он лежит пластом, ничего не воспринимает. Ничто уже не нужно ему на этом свете. Домашние разбрелись, забились по углам, а Ера… Ера сидит, сгорбившись, у кровати, не смотрит ни на кого, даже на умирающего…

Зандоме вошел первым. Увидел Еру, съежившуюся у изголовья. За полуоткрытой дверью в соседнюю комнату промелькнула будто гибкая фигура Барицы. Остальные женщины семьи неизвестно где; попрятались в ожидании рокового момента…