Мартин Кукучин - Дом под горой

Пашко простился с Зандоме, чьи шутки не могли рассеять впечатление от всего, что видел он в доме Мате. Впрочем, Пашко почти и не слушал Зандоме.

А тот задумался. Насмешливый взор его принял серьезное, даже грустное выражение. То был уже не прежний бесшабашный Зандоме…

Стук в дверь оторвал его от мыслей. Вошел Нико, и Зандоме обрадовался другу. Задумчивость разом слетела с него.

— Ага! — воскликнул он, пододвигая гостю кресло. — И ты с исповеди! Да еще, как я слышал, с генеральной! Все вы, поверх голов нас, грешных, устремляете взоры туда, к Полярной звезде…

— Напрасно насмешничаешь. Смерть сама по себе — нечто безмерно величественное; никто не может противостоять ее величию. Я сейчас под впечатлением ее таинственной власти и никак не могу из-под нее вырваться. Поэтому сегодня — шутки в сторону.

— Не спорю, — серьезным тоном отозвался Зандоме. — И если я шучу, то из этого вовсе не следует, что мне не жаль Мате. Напротив, я размышляю, почему рак избрал именно его организм? Ведь сколько для него тучной почвы, хотя бы и в нашем городке! И мой хилый умишко постиг лишь то, что хорошим людям плохо приходится. Доказательства тому мы наблюдаем ежедневно. Вон и в народе говорится — сорную траву не выполешь…

— Ты все шутишь… Но я отучу тебя шутить. Вот сведу тебя кое-куда…

— Знаю — к Мате. Вот тут уж не знаю, послушаюсь ли я тебя. Никогда ты меня не убедишь, что есть нечто возвышенное в умирании человека. Такие картины скорее принижают, парализуют меня. Ослабляют мою энергию, отнимают желание работать. А сейчас у меня в голове вертится некий весьма многообещающий проект.

Нико внимательно посмотрел на друга. Любопытство оттеснило впечатления, поразившие его в доме под Грабовиком.

— Помнишь, спорили мы, когда шьор Илия выздоравливал? Много чего наговорили тогда… разве чуть поменьше, чем вы сегодня у Мате. Так вот, этим вопросом я занялся подробнее…

— Ты, Зандоме?! — удивился Нико и даже покраснел от радости.

— А почему бы и не я? Все возможно, как говорил великий Корсиканец, — усмехнулся Зандоме. — Кроме того, я привел в порядок расчеты с тежаками, произвел инвентаризацию моего малосостояния, да еще выдержал Семилетнюю войну с домашними силами…

Зандоме попытался улыбнуться, но в глазах его улыбка не отразилась. Получилось нечто очень печальное. «Наверное, опять ему дома сцену устроили, — подумал Нико. — Что-то ему сегодня шутки не удаются…»

— Ваши речи долго звенели у меня в ушах, — продолжал Зандоме своим обычным тоном. — Благосостояние, прогресс, объединение… Раз даже явилась мне во сне сама Иллирия. Постарела малость, поблекла та самая Иллирия, за которую вы ратуете с таким воодушевлением! Во всем этом я, как тебе известно, плохо разбираюсь. Словам не верю, одушевляться не умею. Но я верю цифрам — и знаешь, что они мне сказали?

Нико пожал плечами, не спуская с приятеля внимательного взгляда: мол, что же дальше?

— Они сказали, что всякие Окладины и им подобные выхватывают у нас из-под носа большие деньги. Не веришь? Он покупает по дешевке у меня вино, затем продает его опять-таки дешево. Возможно, смешивает его с итальянскими или другими сортами, а скорее всего разбавляет водой из городского водопровода. Короче, он отнимает у моего вина индивидуальность. И в третий раз он меня грабит потому, что на следующий год покупает у меня вино еще дешевле.

— Это так, — кивнул Нико.

— Возникает вопрос: почему бы мне самому не продавать свое вино? Зачем ему погибать анонимно или под чужим именем, когда оно может веселить души где-нибудь в Будапеште или в Вене под маркой, например, «Царета»? Я дал бы вину женское имя. Огневое, буйное, искрометное — точно как женщина! Что скажешь?

— Я-то? Скажу: тебе все удастся, за что ни возьмешься.

— Нет. Говоришь — хорошо, но где капитал?

— Ну, деньги-то найдутся.

— У вас, известное дело. Я и сам вижу — придется мне опять атаковать кошелек тети Анзули. Без нее, дружище, шагу не ступишь!

— Если убедишь ее — не откажет, — сказал Нико.

— Убедить мне ее легко. Я хочу делать вино из лучших сортов, выдерживать хоть год в первоклассном подвале, а затем продавать оптом и в розницу, от себя самого. Чудом будет, если не найду сбыта! Виноград низших сортов пускай идет на домашние нужды наших тежаков, но высшие сорта я беру под свою руку. Сам буду обрабатывать, сам продавать — понятно, за добрую цену…

— То есть второе, исправленное издание Винарской Задруги, — перебил его Нико.