Кнут Гамсун - Голод (пер. Химона)

Гансъ Паули Петерсенъ былъ студентъ изъ крестьянъ, жившій во дворѣ на чердакѣ, въ пятомъ этажѣ: слѣдовательно, Гансъ Паули Петерсенъ былъ бѣдный человѣкъ; но, если у него есть лишняя крона, онъ ее отдастъ, это также вѣрно, какъ-будто она у меня уже въ карманѣ. Въ продолженіе всей дороги я радовался этой кромѣ — такъ я былъ увѣренъ. Когда я подошелъ къ двери, она оказалась закрытой. Мнѣ пришлось позвонить.

— Я хотѣлъ бы видѣть студента Петерсена, — сказалъ я и хотѣлъ войти: я зналъ его комнату.

— Студентъ, Петерсенъ, — повторила горничная, — это тотъ, который жилъ на чердакѣ? Онъ переѣхалъ, но куда, она не знаетъ; а письма онъ просилъ переслать Герменсену на Тольдбюдгаде, и она назвала номеръ.

Полный надежды и вѣры, я спускаюсь по всей Тольдбюдгаде, чтобы справиться объ адресѣ Ганса Паули. Это былъ послѣдній исходъ, и мнѣ нужно за него ухватиться. Дорогой я проходилъ мимо одной новой постройки, передъ которой стояли 2 столяра и строгали. Я порылся въ кучѣ, досталъ двѣ блестящія стружки, одну сунулъ въ ротъ, а другую въ карманъ, затѣмъ я продолжалъ свой путь. Я стоналъ отъ голода. Въ одной булочной я увидѣлъ удивительно большой хлѣбъ за 10 ёръ, самый большой хлѣбъ, который вообще можно имѣть за эту цѣну.

— Я пришелъ справиться объ адресѣ студента Петерсена.

Анкеръ Годе, № 10, чердакъ. Собираюсь ли я туда отправиться? Но не буду ли я тогда такимъ добрымъ и не захвачу ли я съ собой нѣсколько писемъ, пришедшихъ на его имя?

Я иду опять обратно въ городъ по тому самому пути, по которому я пришелъ, прохожу мимо столяровъ, сидѣвшихъ теперь со своими жестяными горшками между колѣнъ и ѣвшихъ свой вкусный полуденный завтракъ; прохожу мимо булочной, гдѣ десятиёрочный хлѣбъ все еще лежитъ на своемъ мѣстѣ, и достигаю, наконецъ, полумертвый отъ усталости, Анкеръ Гаде. Дверь была открыта, и я поднялся по многочисленнымъ утомительнымъ ступенямъ наверхъ, на чердакъ. Я досталъ письма изъ кармана, чтобы сразу привести Ганса Паули въ хорошее расположеніе духа, какъ только я къ нему войду.

Онъ не откажетъ мнѣ въ услугѣ, когда я изложу ему всѣ свои обстоятельства; нѣтъ, навѣрно нѣтъ — у него такая благородная душа…

На двери я нашелъ его карточку: „Г. П. Петерсенъ, студентъ теологіи, уѣхалъ домой“.

Я сѣлъ, сѣлъ на холодный полъ, задыхаясь, усталый и разбитый. Нѣсколько разъ я повторялъ машинально: „Уѣхалъ домой, уѣхалъ домой!“ затѣмъ я замолчалъ. Нѣтъ ни слезъ, ни чувства, ни мысли. Съ широко раскрытыми глазами я сидѣлъ и пристально смотрѣлъ на письма, не будучи въ состояніи что-либо предпринять. Такъ прошло минутъ десять, двадцать, а можетъ-быть больше; я все сидѣлъ на томъ же самомъ мѣстѣ и не шевелился. Это мрачное раздумье походило на сонъ. Я услышалъ шаги на лѣстницѣ; я всталъ и сказалъ:

— Я ищу студента Петерсена; вотъ два письма для него.

— Онъ уѣхалъ домой, — отвѣчаетъ женщина. — Но послѣ праздниковъ онъ вернется; если хотите, я могу взять его письма.

— Да, благодарю васъ, мнѣ это очень пріятно, онъ найдетъ ихъ, какъ только вернется. Въ нихъ, можетъ-быть, есть что-нибудь серьезное. Прощайте,

Спустившись внизъ, я сказалъ громко посреди улицы, сжавъ кулаки: „Я хочу тебѣ кое-что сказать, мой Господь, вѣдь Ты всемогущъ“. — Я бѣшено опускаюсь на колѣни и кричу, стиснувъ зубы къ небу, наверхъ:- „Чортъ меня побери, вѣдь Ты всемогущъ!“

Я сдѣлалъ нѣсколько шаговъ и опять остановился. Вдругъ я мѣняю походку, складываю руки, склоняю голову на бокъ и спрашиваю сладкимъ, благочестивымъ голосомъ:

— А призывалъ ли ты его на помощь, дитя мое?

Это звучало фальшиво.

— Съ большой буквы! Съ большой! Призывалъ ли ты на помощь Его, дитя мое? — Я опускаю голову и отвѣчаю плаксивымъ голосомъ: нѣтъ!

И это — тоже звучало фальшиво.

Ты дуракъ, ты не умѣешь даже лицемѣрить. Ты долженъ сказать: „Да, я призывалъ Господа Бога!“ И ты долженъ подобрать къ своимъ словамъ самую жалобную мелодію, которую ты когда-либо слышалъ. Вотъ что — ну, еще разъ! Да, это уже было лучше! Но ты долженъ вздыхать, вздыхать какъ волынщикъ. Вотъ такъ! хорошо!

И я училъ себя лицемѣрно, нетерпѣливо, ударялъ ногой. Когда мнѣ удавалось — ругалъ самого себя дуракомъ, въ то время какъ удивленные прохожіе оборачивались и смотрѣли на меня.

Я жевалъ не переставая свою стружку и быстро шелъ по улицѣ. Я не успѣлъ очнуться, какъ я уже былъ внизу на желѣзнодорожной площади. Часы на башнѣ показывали половину второго. Я постоялъ нѣкоторое время и подумалъ. Холодный потъ выступилъ у меня на лбу и скатывался мнѣ въ глаза. — Пойдемъ со мною въ гавань, сказалъ я самъ себѣ. Разумѣется, если у тебя есть время. Я поклонился самъ себѣ и пошелъ внизъ къ гавани.