Кнут Гамсун - Голод (пер. Химона)

Я сознаю, что я фантазирую, я прекрасно сознаю все. что говорю. Мое безуміе было бредомъ; не сошелъ ли я съ ума? Охваченный ужасомъ, я теряю сознаніе. И вдругъ у меня мелькнула мысль, не сошелъ ли я на самомъ дѣлѣ съ ума. Въ ужасѣ, я соскакиваю съ постели. Я иду, качаясь, къ двери, которую стараюсь открыть, нѣсколько разъ бросаюсь на нее, чтобъ выломать, ударяюсь головой о стѣну, громко стонаю, кусаю себѣ пальцы, плачу и проклинаю…

Все было тихо. Стѣны отбрасывали мой собственный голосъ. Я упалъ на землю, не въ силахъ дольше метаться по моей камерѣ. Вдругъ я увидѣлъ высоко наверху, какъ-разъ передъ моимъ взглядомъ, сѣрый квадратъ въ стѣнѣ, бѣлесоватый отблескъ, намекъ на дневной свѣтъ. Я чувствовалъ, что это былъ дневной свѣтъ, чувствовалъ каждымъ фибромъ своего существа. Ахъ; какъ я облегченно вздохнулъ! Я бросился плашмя на землю и плакалъ отъ радости, что вижу это милосердное сіянье, рыдалъ отъ благодарности, бросалъ окну воздушные поцѣлуи и велъ себя, какъ безумный. И въ эту минуту я вполнѣ сознавалъ, что дѣлалъ. Мрачность духа моментально исчезла, боль и отчаяніе прекратились, у меня не было желаній. Я поднялся съ полу, сложилъ руки и терпѣливо ждалъ наступленія дня.

„Что это была за ночь! И никто не слышалъ производимаго мною шума“, подумалъ я удивленно.

Впрочемъ, я находился въ особомъ отдѣленіи, высоко надъ всѣми арестантами. Меня считали безпріютнымъ статскимъ совѣтникомъ, если можно такъ выразиться. Въ очень хорошемъ настроеніи духа, направивъ взглядъ на становящуюся все свѣтлѣе и свѣтлѣе щель въ стѣнѣ, я забавлялся тѣмъ, что разыгрывалъ изъ себя статскаго совѣтника, называлъ себя фонъ-Тангеномъ и держалъ рѣчь въ министерскомъ духѣ. Моя фантазія не изсякла, но я сталъ уже болѣе спокойнымъ. Если бы я не былъ такъ небреженъ и не забылъ бы дома своего бумажника! Могу ли я имѣть честь помочь господину совѣтнику лечь въ постель? И совсѣмъ серьезно, со всевозможными церемоніями, я подошелъ къ койкѣ и легъ.

Теперь было такъ свѣтло, что я могъ узнать контуры своей камеры, и вскорѣ я могъ уже различать тяжелые засовы двери. Это развлекало меня. Однообразная, возбуждающая, непроницаемая тьма, мѣшавшая мнѣ видѣть самого себя, разсѣивалась; кровь успокоилась, и вскорѣ я почувствовалъ, что у меня смыкались вѣки.

Меня разбудилъ стукъ въ дверь. Я поспѣшно спрыгнулъ съ постели и быстро одѣлся, моя одежда была еще сырой со вчерашняго дня.

— Вамъ нужно явиться къ „дежурному“, — сказалъ сторожъ.

„Значитъ, нужно пройти еще черезъ всякія формальности“, подумалъ я со страхомъ.

Я вошелъ въ большую комнату, гдѣ сидѣло 30 или 40 человѣкъ, все люди безпріютные. Всѣхъ ихъ вызывали по-одиночкѣ, по списку, и каждый получалъ карточку для дарового обѣда. Дежурный все время повторялъ стоявшему около него сторожу:

— Получилъ онъ карточку? Да, не забудьте раздать имъ карточки. Судя по ихъ виду, они очень нуждаются въ обѣдѣ.

Я стоялъ, смотрѣлъ на карточки и очень желалъ получить одну изъ нихъ.

— Андреасъ Тангенъ, журналистъ.

Я выступилъ и поклонился.

— Какимъ образомъ, любезный, вы сюда попали?

Я повторилъ свое прежнее показаніе, представилъ ему вчерашнюю исторію въ лучшемъ свѣтѣ, лгалъ съ большой откровенностью.

— Я немного покутилъ, къ сожалѣнію… въ ресторанѣ… ключъ отъ квартиры забылъ…

— Да, — сказалъ онъ и разсмѣялся, — вотъ какія бываютъ дѣла! Хорошо ли вы спали?

— Какъ статскій совѣтникъ, сказалъ я, — какъ статскій совѣтникъ.

— Очень пріятно. — сказалъ онъ и всталъ. — До свиданія!

И я вышелъ.

Карточку! И мнѣ карточку! Вотъ уже трое долгихъ сутокъ я ничего не ѣлъ. Хлѣба! Но никто не предложилъ мнѣ карточки, а у меня не хватало мужества попросить. Это вызвало бы подозрѣніе. Съ гордо поднятой головой, походкой милліонера я вышелъ изъ ратуши.

Солнце уже пригрѣвало, было десять часовъ, и все было въ движеніи на Юнгсторветѣ. Куда теперь? Я ударяю себя по карману и ощупываю свою рукопись. Какъ только будетъ 11 часовъ, я постараюсь поймать редактора. Я стою нѣкоторое время на балюстрадѣ и наблюдаю жизнь, кипящую вокругъ меня. Голодъ опять даетъ себя чувствовать, онъ сверлитъ въ груди, бьется и наноситъ маленькіе, легкіе уколы, причиняющіе мнѣ боль. Неужели же у меня нѣтъ ни одного знакомаго, ни одного друга, къ кому бы я могъ обратиться. Я начинаю искать человѣка, могущаго мнѣ дать 10 ёръ, но я не нахожу его. Былъ такой прелестный день; такъ много солнца и свѣта вокругъ меня; небо разливалось надъ горами нѣжнымъ голубымъ моремъ…