Кнут Гамсун - Мистерии (пер. Соколова)

Все тотчасъ же стихло. Минутта со страхомъ переводилъ выпученные глаза съ одного на другого и говорилъ: «Но?.. Нѣтъ… но?..» — Дальше онъ не шелъ; однако эти слова повторялъ онъ безпрерывно дрожащимъ голосомъ, какъ будто предлагалъ какой-то вопросъ. Никто, кромѣ него, не говорилъ ни слова. Пораженный судья отступилъ шагъ назадъ и споткнулся о свой стулъ; онъ былъ блѣденъ, какъ мѣлъ, и попрежнему не говорилъ ни слова. Ротъ его былъ открытъ.

— Я повторяю, — продолжалъ Нагель громко и медленно, — что даю вамъ десять кронъ. чтобы вы бросили свой стаканъ въ лобъ этой собакѣ. Вотъ, я держу деньги въ рукахъ. А о послѣдствіяхъ вамъ тоже не придется заботиться. — И Нагель, дѣйствительно, вручилъ Минуттѣ десять кронъ.

Но Минутта повелъ себя неожиданнымъ образомъ. Онъ вдругъ направился въ уголокъ залы, прибѣжалъ туда своими маленькими, ущемленными шажками и усѣлся тамъ, ничего не отвѣчая. Онъ сидѣлъ съ опущенной головой и косился во всѣ стороны, пока колѣни его, повидимому отъ страха, нѣсколько разъ сгибались и высоко подскакивали сами собою.

Вдругъ дверь отворилась, и вошелъ хозяинъ. Онъ сталъ справляться со своими дѣлами за буфетомъ, ничего не подозрѣвая о томъ, что только что произошло. Только когда судья внезапно вскочилъ и протянулъ обѣ руки къ Нагелю въ порывѣ нѣмого бѣшенства, хозяинъ насторожился и спросилъ:

— Что такое, Господи?..

Но никто ничего не отвѣтилъ. Судья два раза дико махнулъ передъ собою руками, но каждый разъ натыкался на сжатые кулаки Нагеля. Онъ ничего не достигъ; эта неудача раздражила его и онъ сталъ слѣпо наноситъ удары по воздуху, словно хотѣлъ всѣхъ разогнать вокругъ себя; наконецъ, онъ метнулся въ сторону, къ столу, повалился на табуретку и упалъ на колѣни. Слышно было его громкое дыханіе, вся фигура его была неузнаваема отъ бѣшенства; помимо всего, онъ почти въ кровь обколотилъ себѣ руки объ эту пару остроугольныхъ кулаковъ, которые попадались ему всюду, куда бы онъ ни направилъ руку. Теперь въ кафе поднялся всеобщій гвалтъ. Крестьянка и всѣ ея спутники устремились къ двери, между тѣмъ, какъ прочіе перекрикивали одинъ другого, желая вступиться. Наконецъ, судья снова поднялся и пошелъ на Нагеля; онъ остановился и закричалъ, далеко вытянувъ передъ собою руки, закричалъ, коротко дыша, въ смѣшномъ отчаяніи, словно онъ не находилъ словъ:

— Ты проклятый… чортъ бы побралъ тебя, болванъ!

Нагель смотрѣлъ на него и посмѣивался, потомъ онъ подошелъ къ столу, взялъ его шляпу и подалъ ее судьѣ съ поклономъ. Судья рванулъ шляпу къ себѣ и въ бѣшенствѣ своемъ хотѣлъ бросить ее обратно, но опомнился и съ силой напялилъ ее себѣ на голову. Вслѣдъ за тѣмъ онъ направился къ выходу. На шляпѣ его образовались двѣ большія ямки, придававшія ему потѣшный видъ.

Тогда хозяинъ выступилъ впередъ и потребовалъ объясненій. Онъ обратился къ Нагелю, схвативъ его за руку:

— Что здѣсь такое происходитъ? Что все это значитъ?

Нагель отвѣтилъ:

— Не угодно ли вамъ тотчасъ оставить мою руку? Я отъ васъ не убѣгу. Впрочемъ, здѣсь ничего не происходитъ; я оскорбилъ человѣка, который только-что вышелъ, и онъ хотѣлъ было защищаться; объ этомъ нечего больше говоритъ, все въ совершенномъ порядкѣ!

Но хозяинъ былъ золъ и топнулъ ногою.

— Прошу не затѣвать дракъ! — крикнулъ онъ. — Я не допущу, чтобы тутъ происходили драки! Если вы хотите задавать представленія, ступайте на улицу, а въ моемъ заведеніи имъ нѣтъ мѣста. Что вы всѣ тутъ, съ ума сошли?

— Да, все это прекрасно, — вмѣшались тутъ два, три другіе гостя, — но вѣдь мы все это видѣли. — И, по склонности большинства людей придерживаться того, кто въ данное мгновеніе является побѣдителемъ, они безусловно приняли сторону Нагеля. Они выяснили хозяину все происшествіе.

Самъ Нагель пожалъ плечами и отошелъ къ Минуттѣ. Безъ всякихъ предисловій онъ спросилъ маленькаго дурачка съ сѣдыми волосами:

— Въ какихъ же это вы отношеніяхъ состоите съ этимъ судьей, что онъ смѣетъ такимъ образомъ обращаться съ вами?

— Не говорите нелѣпостей! — отвѣчалъ Минутта. — Ни въ какихъ отношеніяхъ я съ нимъ не состою, онъ мнѣ чужой. Я только разъ на рыночной площади что-то сплясалъ ему за десять оръ. Изъ-за этого онъ и придирается ко мнѣ со своими шутками.

— Такъ вы танцуете что-нибудь передъ публикой и берете за это деньги?

— Да, иногда. Только это случается не часто: когда я нуждаюсь въ десяти орахъ и мнѣ больше негдѣ достать ихъ.

— А зачѣмъ вамъ бываютъ нужны деньги?

— Для многаго. Во-первыхъ, я глупъ, неспособенъ ни къ чему и это мнѣ грустно. Когда я былъ морякомъ и могъ самъ прокормиться, мнѣ было во всѣхъ отношеніяхъ лучше; но я получилъ поврежденіе: я упалъ съ мачты и получилъ переломъ, и съ тѣхъ поръ ужъ не могу такъ хорошо перебиваться. Я получаю пропитаніе и все необходимое отъ дяди; я и живу у него и живу въ довольствѣ; да даже больше того, потому что мой дядя торгуетъ углемъ и этимъ живетъ. Но я самъ тоже приношу немножко въ хозяйство, особенно теперь, лѣтомъ, когда уголь совсѣмъ плохо продается. Это все такъ же вѣрно, какъ то, это я сижу передъ вами и разъясняю вамъ дѣло. Вотъ въ эти-то дни десять оръ и бываютъ кстати, я покупаю тогда что-нибудь на эти деньги и приношу съ собою домой. Что же до судьи, такъ его забавляетъ, когда я танцую, именно потому и забавляетъ, что я изуродованъ и не могу танцовать, какъ слѣдуетъ.